— Мы имеем паспорт, — сказал Игорь.
— И где мы его имеем?
— Я никогда его с собой не ношу, — быстро сказала Катька. — Истреплется же. Вот у меня удостоверение, вы же видели.
— Удостоверение, — сказал мент, — не может являться основным документом.
— Там же подпункт «г», — мягко сказал Игорь. — При отсутствии основного документа штраф на месте в размере минимального оклада, то есть сто рублей.
Он быстро достал сторублевку.
Мент удовлетворенно кивнул.
— Когда возвращаемся в Москву?
— Вы — не знаю, — не сдержалась Катька, — а мы сегодня вечером.
— А мы завтра, — непонятно с чего сказал мент. — Ну, там и увидимся.
Он откозырял и отошел.
— Он что, всю эту комедию затеял ради ста рублей? — спросила Катька, когда они отошли. Ее все еще колотило.
— Почему, — Игорь пожал плечами. — Он свою работу делает.
— Какую, в задницу, работу?! Дачников ловить — его работа?
— Да нет. Передал мне все, что нужно.
— По-моему, это ты ему передал.
— Ну, думай как знаешь.
— Стоп. — Катька остановилась и дернула его за руку. — Ты хочешь сказать, что в этом… был какой-то смысл?
— Какой-то был. Кать, пошли, а?
— Нет, ты мне объясни, пожалуйста. Что он тебе передал?
— Девять «а», семь «б», семь «в», — терпеливо сказал Игорь.
— Эти подпункты идиотские? Из комендантского положения?
— Кать, нет никакого комендантского положения.
— Он что… — Катька задохнулась. — Ваш связной?
— Господи, ну какой связной? Он обычный мент, за сто рублей выполнил простое поручение.
— А кто ему поручил?
— Наши поручили, которые меня ведут.
— Он что, не мог по-человечески сказать?
— А что он мог сказать? Ему поручили передать мне такие-то и такие-то пункты, он передал, спасибо. Что мы, должны каждому менту объяснять их смысл? Звонят из центра, говорят: вот комендантское положение. Задержите такого-то и ознакомьте с пунктами. Получив отзыв, оставьте его в покое.
— И какой отзыв?
— Сто рублей. Ты думала, это взятка? Таких цифр уже нет. За такую взятку он жопу не поднимет.
— Постой, постой, — Катька никак не могла проассоциировать мента с инопланетными наблюдателями. — То есть он вообще не знает, кто ты такой?
— Понятия не имеет. Сидит наш человек в областном УВД и ему звонит, и все.
— Позвонить тебе на мобильный они не могут?
— Сейчас? Когда все разговоры пишутся? Ты вообще, что ли?!
— Ну, шифром…
— Кать, ты заметила, что я сегодня без мобильника?
— Нет. А почему?
— На хрена мне светить Тарасовку? По мобильнику же они пеленгуют в момент. Это база, про которую ни один человек не должен знать. Я Бог знает на какое нарушение иду, что тебя туда беру. Спаси Кракатук, чтобы пронесло.
— А по сети они не могли с тобой связаться?
— Где у меня сейчас сеть, скажи, пожалуйста?
— А откуда они знают, что ты в Столбовой?
— Господи! Тебе вообще все рассказать, да? Тебе русским вашим языком сказано: меня ведут! Чип во мне, понимаешь?
— Где?
— На бороде! Откуда я знаю, где. Может, я захочу выковырять и сбежать.
— А ты не хочешь?
— Нет, не хочу. Что я здесь делать буду?
— Да. Логично. И что значат эти пункты?
— Ничего не значат. Идем.
— Нет, ты ответь, пожалуйста.
— Они значат! — взорвался Игорь. — Что если мы через пять дней не стартуем, то всем капец! А пункт «в» — это вообще куругач, полный, немедленный, третьей степени.
— Куругач?
— Куругач. Уругус-куругач, если угодно.
— И могу я узнать, что это значит?
— Узнаешь, если дальше будешь так же тормозить. Обязательно. Все, пошли.
Катька безвольно поплелась за ним. За сквером с маленьким серебряным Лениным уже видна была симферопольская трасса. Почему-то теперь было не так страшно. Ниоткуда взявшийся мент с комендантским положением был страшней, чем куругач, хотя бы даже и уругус. Все-таки их ведут, следят. Ничему не верю, ни единому слову. Но все равно так лучше.
Трасса, против ожиданий, была пустынна — никаких многокилометровых пробок, ехали все больше грузовики, и массовым бегством из Москвы не пахло. Скоро на обочине тормознул грязный «уазик» — за рулем сидел необыкновенно хилый и бледный солдат.
— Подбрось до Тарасовки, командир, — попросил Игорь.
— Садитесь. Я как раз туда.
Они влезли в холодную дребезжащую машину, похожую на консервную банку: солдатская аскеза, никакой обивки на дверях, сплошное зеленое железо.