Особенно,... 
44 
— Мне прямо, знаешь, не терпится.
— Да мне самому не терпится, Кать. Знаешь, она же мне и надежда, и единственная связь, и главный сувенир с Альфы Козерога. Да, кстати: если тебя интересует, как выглядят живые деньги, — вот, — он порылся в ящике с игрушками и вытащил небольшого плюшевого зверька, совершенно круглого, с рожками, короткими лапками, бобровым хвостом и абсолютно круглыми испуганными глазами. Катька бережно взяла зверька.
— Как он называется?
— Тыгын. Есть более крупный, дылын. По-вашему тысяча.
— А на этого много можно купить?
— Когда живой, то много. Таких домиков штуки три — запросто. Он если разрастется, раскормится как следует, то может стать дылын, а это уже — десять домиков. Но надо ухаживать очень. Он просто так есть не хочет, аппетита нет. Видишь, и так уже какой круглый. И надо при этом соблюсти диету, чтобы зверек не страдать, не болеть живот, не получить ожирение. Это ж не гусь, чтобы фуагру делать. Он должен просто разрастись. Когда разрастается, он проявлять новые способности, мочь немного прыгать высоко, издавать другой звук. Когда он пищать «пи-пи», он тыгын, но когда делать «ой-ой», то уже практически дылын.
— А пищевая добавка какая-нибудь есть? Чтобы он быстрее рос?
— От добавка зверек болеть, умирать. Хороший хозяин знать, как кормить зверек. Плохой раскармливать искусственно, и зверек быть нитратный. В любом магазине его проверять, объявлять фальшивый, изымать и отправлять похудание. Правильно раскормленный зверек иметь большие печальные глазки, а неправильно — узенькие щелочки, как Ющенко после свой отравление.
— А. Понимаю. Они его тоже хотеть раскормить.
— Да, до размеров настоящий вождь. И он раскормился, но вот иметь глазки. Сразу ясно, что быть фальшивый дылын. Дылын — это и вождь по-нашему. И тысяча, и возглавляющий тысячу. По-моему, очень стройно, логично. Вождь как бы обозначать собою всю свою команду. А с этот тыгын я играть еще глубокое детство, золотая пора. Он мой сувенир, талисман, лежать самое дно. Обратить внимание, Москва, Россия такой зверек нет.
— Да. Он немного похож бобер, такой быть губитель здешние леса, грызец деревьев, строитель маленьких хаток. Но бобер не иметь рожки и такой пузо.
После чаю стало теплей. Катьку разморило. Кроме мяты, в заварке был странный привкус — что-то вроде душицы, пахучей и горькой.
— Чем завариваешь?
— Это наша травка, крын-тыкыс. Очень помогает, снимает усталость и вообще вкусная. Только мало осталось. Мне бы в принципе транспортник мог прийти, в конце декабря. Но если теперь все так срочно, никакого транспорта уже не будет, конечно.
— Игорь! А вот представь себе, что я на секунду поверила. И как мне тогда объяснить самой себе, что вы — могущественная цивилизация, которая может и чипы вшивать, и мента вербовать, и траву доставлять разведчику, — не отправите сюда гигантский десант, чтобы спасти по крайней мере всех детей?!
— Кать, у нас нет разницы между взрослым человеком и это… так сказать, детским. У вас если старик или ребенок — все, любые грехи списываются. А у нас не так, у нас ребенок наравне с родителями отвечает за все. И почему ребенок — если он, допустим, дурак и хулиган — более достоин спасения, чем, я не знаю, писатель? Профессор?
— Потому что дети лучше, — упрямо сказала Катька. — У тебя нет своих, а объяснить это нельзя.
— Чего объяснить нельзя, того не существует. У вас имманентные признаки в основе всего: чеченец, еврей, старый, больной… Надо же не по этим признакам оценивать.
— А по каким? Типа полезность для общества?
— И про полезность у вас неправильно. Кто полезный для общества? Стивен Хокинг? У нас таких полно, я тебе говорил. В любой матшколе. Бугай какой-нибудь, чтобы работать? У нас роботы работают. У нас кто хороший, тот и полезный, это же такая элементарщина.
— Ну ладно. Но ты же понимаешь, что если кто хороший… он не может просто так улететь и отобрать шестерых? Он же никогда себе не простит, всю жизнь будет думать, что взял не тех…
— Будет, конечно, — согласился Игорь. — Любой эвакуатор это знает. Ходит в храм, молится Аделаиде и Тылынгуну, грехи замаливает. А как иначе? Один Кракатук без греха, и то Аделаида его пилит все время. Когда она его пилит, гремит гром и сверкает молния. Потом Тылынгун плачет, наплачет миллиметров тридцать осадков, и родители мирятся.
— И ты молишься?
— А как же. И ты будешь молиться, кому сочтешь нужным. Никогда не знаешь, кого брать. Того? Этого? А всех нельзя, мать. У нас ракет столько нет, и пространства нет, и на другие планеты мы пока не научились переселять. В обозримом пространстве парсеков на тысячу у нас две жилые планеты, на другие скидывать бессмысленно. Подохнут все.
44 
