Последние отзывы

  44  

Поппи занималась рукоделием, вышивая яркой шерстью мужские тапочки, а Беатрикс раскладывала пасьянс на ковре у камина. Наблюдая за тем, как ее младшая сестра тасует карты, Амелия заметила со смехом:

– Беа, почему ты жульничаешь, раскладывая пасьянс? Ведь ты играешь сама с собой.

– Потому что в этом случае никто не возражает, если я жульничаю.

– Но важно ведь не то, что ты выигрываешь, а то, как ты выигрываешь.

– Я уже об этом слышала, но я с этим не согласна. Выигрывать гораздо приятнее.

Поппи покачала головой:

– Беатрикс, ты просто бесстыдница.

– Но я победитель, – с удовлетворением сказала Беатрикс.

– Где мы ошиблись? – спросила Амелия, не обращаясь ни к кому.

– У нее так мало развлечений, – сказала Уин. – Эта ее игра никому не принесет вреда.

– Возможно. – Амелия хотела еще что-то добавить, но ее отвлек порыв холодного воздуха, налетевший непонятно откуда. Она вздрогнула и плотнее закуталась в вязаную голубую шаль. – Боже, как здесь холодно.

– Ты, наверное, сидишь на сквозняке, – озабоченно сказала Поппи. – Сядь рядом со мной, Амелия, поближе к огню.

– Спасибо, но я, пожалуй, пойду спать. Спокойной ночи. – Она ушла, а Уин по просьбе Беатрикс начала читать очередную главу из Диккенса.

По пути в спальню Амелия заглянула в игровую комнату. В алькове помещался бильярдный стол, на стене висела картина с изображением сцены охоты. Между окнами стояло большое кресло, обитое потертым бархатом, и торшер, проливавший жидкий свет на плохо натертый паркет.

В кресле дремал Лео. Одна рука свисала с подлокотника. Рядом на полу стояла пустая бутылка.

Амелия хотела пройти мимо, но что-то странное в незащищенной позе брата заставило ее остановиться. Он спал, приоткрыв рот и склонив голову набок – совсем как в детстве. Его лицо, обычно угрюмое и неприветливое сейчас выглядело молодым и уязвимым. Он напомнил ей того доброго мальчика, каким когда-то был, и у Амелии от жалости защемило сердце.

Она вошла в комнату и поразилась тому, как в ней было холодно. Даже холоднее, чем снаружи. И это не было ее воображением – изо рта у нее шел пар. Лео окутывал такой холод, что ей стало больно дышать.

– Лео? – Его лицо было серым, губы сухими и синими, а когда она дотронулась до его щеки, то не ощутила даже намека на тепло. – Лео!

Ответа не последовало.

Она начала его трясти, бить по щекам. Потом обняла ладонями его застывшее лицо.

– Лео, проснись!

Лео пошевелился и открыл глаза. Зрачки были бесцветными, как лед. Он схватил ее за плечи и пробормотал заплетающимся языком:

– Я уже не сплю. Не сплю я, Господи. Ты орешь так, что и мертвого разбудишь!

– В какой-то момент мне показалось, что так и есть! Ах, Лео, ты был жутко бледным и неподвижным, как труп.

Лео потер глаза.

– Я всего лишь крепко спал.

– Я никак не могла тебя разбудить. Я испугалась. Прости.

– А я не хотел просыпаться. Я… – Лео помолчал и тихо добавил: – Мне приснился сон, да такой… реальный.

– А что тебе приснилось?

Он не ответил.

– Лора?

Глубокие морщины прорезали лицо Лео.

– Я просил тебя никогда не упоминать это имя.

– Но, Лео, ты никогда не перестаешь о ней думать, независимо оттого, слышишь ты ее имя или нет.

– Я не собираюсь о ней говорить.

– Но ты же видишь, что не говорить о ней – не помогает. – Амелия не знала, какую избрать тактику, чтобы достучаться до брата. – Я не позволю тебе, Лео, распасться на куски.

Он посмотрел на нее ледяным взглядом.

– Когда-нибудь, – сказал он, – тебе придется признать, что есть вещи, которые ты не можешь контролировать. Если я захочу разлететься на куски, сестрица, я не стану спрашивать у тебя разрешения.

Амелия с сочувствием дотронулась до его щеки.

– Лео… Я знаю, через что ты прошел после смерти Лоры. Но обычно люди приходят в себя после потери и могут снова обрести счастье…

– Счастья больше нет. И мира нет ни в одном проклятом уголке моей души. Она все забрала с собой. Ради Бога, Амелия… иди и займись чем-нибудь, а меня оставь в покое.

Глава 11

На следующее утро после визита Амелии Хатауэй Кэм зашел в кабинет лорда Уэстклиффа и остановился на пороге.

– Милорд.

Увидев прислоненную к ножке письменного стола куклу с фарфоровой головой и остатки какого-то пирожного, Кэм улыбнулся. Любовь лорда к дочери была всем известна, и Кэм догадался, что отец не мог противиться вторжениям Мерритт в его кабинет.

  44