Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
145 
Ничего. Время у него ещё есть, в запасе как минимум минуты две, а то и три. Время есть. Трегубович забрался ногами на батарею отопления, держась за подоконник правой рукой, натянул перчатку на левую руку, отвернул голову в сторону, размахнулся и врезал кулаком по закрашенному белым масло стеклу. По кафельному полу запрыгали, зазвенели острые осколки. Трегубович повернул голову и увидел, что окно с наружной стороны забрано металлическими прутьями решетки. Он, что есть силы, дернул за ближний прут, но не сдвинул его. Выругавшись, Трегубович спрыгнул с батареи на пол, стянул с руки кожаную перчатку, увидел слабый порез на запястье, из которого сочился тонкий кровавый ручеек.
Плохо соображая, что делать дальше, он подбежал к кабинкам, распахнул фанерную дверь крайнего углового туалета, закрылся изнутри на щеколду. Выхода не было. Трегубович прижал голову к кафелю стены, постоял несколько секунд, переводя дыхание и, забравшись ногами на унитаз, скрючился в три погибели. Он плюнул на ладонь правой руки и начал стирать с неё записанный жирной шариковой ручкой номер ячейки камеры хранения, где оставил сумку-холодильник с головой Марьясова, и номер её кода. Цифры чуть поблекли, но совсем не пропали. Снаружи послышались какие-то шумы, топот ног, чьи-то голоса.
– Бросай оружие, руки вверх и выходи.
Трегубович узнал голос милицейского лейтенанта.
– Поцелуй в задницу дохлую корову, – заорал Трегубович. – Сам иди сюда, сука поганая. Подходите, твари, у меня патронов на всех хватит. На всех патронов хватит.
Он спрыгнул на пол с унитаза, сжал голые кулаки. Слезы бессилия закипали на глазах. Другая жизнь, большая настоящая жизнь, осталась за порогом вокзального сортира, за пределами фанерной кабинки. Но что толку теперь перетряхивать эту прошлую, траченную молью жизнь. К черту её, эту жизнь.
– Бросай оружие и выходи. Или буду стрелять.
– Заткнись, – заорал Трегубович. – Сукин сын. Выкидыш вокзальной потаскухи.
Он матерно заругался, плюнул на ладонь, в ожесточении начал тереть её кончиками пальцев. Но цифры не исчезли. Он слышал звон битого стекла под сапогами милиционеров, слышал смачный металлический щелчок автоматного затвора, звук, который ни с каким другим не спутаешь. Не успеть, цифры не сотрутся – и черт с ними. Трегубович до боли в суставах сжал кулаки, затряс ими перед собой.
– Меня на тьфу не возьмешь, – крикнул он. – Подходите, суки, каждый по пуле получит. Каждому менту поганому в лобешник. Ну, добровольцы, мать вашу… Давай… Подходи… Твари…
– Последний раз предупреждаю. Бросай оружие. Или открываю огонь.
– Пошел ты, ублюдок, мразь…
Короткая автоматная очередь в щепки разнесла, расщепила тонкую фанерную дверцу туалетной кабинки. Трегубович с пулей в правом глазу умер ещё до того, как, поджав под себя ноги, рухнул на грязный истоптанный пол возле унитаза.
Глава тридцать вторая
Черный лимузин затормозил и остановился у кромки тротуара. Аверинцев, перебросил спортивную сумку из руки в руку, перешагнул глубокую лужу. Открыв заднюю дверцу, он залез в салон и поздоровался с Балашовым. Банкир, видимо, не распложенный к долгому разговору, сухо кивнул, но руки протягивать не стал. Машина тронулась с места, плавно набрала скорость.
– Вот уж не думал, что меня снова побеспокоят из-за этих видеокассет, – вздохнул Балашов. – Впрочем, нет худа без добра, кое-что изменилось в моих планах. И сегодня я готов обсудить ваши условия.
– Еще обсудим, – пообещал Аверинцев. – Немного позже. Сначала я хотел спросить у вас об Овечкине. Вы встречались с ним более трех месяцев назад. Помните? Расскажите об этой встрече. А потом мы поговорим о моем предложении.
– Разумеется, я помню Овечкина, – Балашов расстегнул пальто и поправил лацканы пиджака и галстук. – У нас есть общий приятель, бывший банкир Краско. Вы ведь тоже знакомы с Краско, так?
Аверинцев кивнул.
– Поймите, простому человеку нелегко добиться разговора со мной, ещё труднее со мной встретиться, – Балашов улыбнулся. – И не потому, что я какая-то важная шишка, заметная фигура и все такое прочее. Просто мое время – слишком дорого стоит. Я не привык тратить время на кого попало. Не могу себе этого позволить. Так вот, Овечкин позвонил мне по сотовому, сослался на Краско и сказал, что у него есть некая вещь, которая меня обязательно заинтересует. Я подумал и согласился посвятить Овечкину десять минут. Он пришел в банк, и мы проговорили в моем кабинете без малого два часа.
145 
