Особенно,... 
68 
Игорек неловко наклонил голову, вода залила трубку, он нечаянно вдохнул ее, закашлялся, забил по воде руками и ногами…
…Ноги Игоря Саввича застучали о деревянный, вымытый им пол. Мальчик, помаргивая, прикрыв нежный ротик с белыми, выступающими, как у мышонка, резцами, глядел на посиневшее, набрякшее кровью лицо с неподдельным, жадным интересом…
…И вдруг взвизгнул, подпрыгнул на месте, уронил куколку, тут же растворившуюся в воздухе, закричал, отмахиваясь курительной трубкой от чего-то невидимого…
Игорь Саввич дышал. Горло его при каждом вдохе обдавало огнем, но это была ерунда. Главное, он дышал, дышал…
Его приятель-мулла, старичок-татарин с лицом доброго гнома, как-то рассказывал притчу. Об ученике, которого учитель взял покататься на лодке. И спихнул в воду. И когда ученик попытался всплыть, раз за разом топил лопастью весла. Наконец, когда ученик был уже совсем без сил, учитель вытащил его из воды и сказал: «Когда ты будешь так же стремиться к Истине, как только что – к воздуху, ты сумеешь ее узнать!»
«Пес,– подумал отец Егорий.– Пес…»
Мальчик взвизгнул еще раз, на руке у него появился кровоточащий след.
– Пес! Пес! – заверещал он, отмахиваясь трубкой от невидимого врага и тыча свободной ручкой в сторону отца Егория.
– Нет,– покачал головой Игорь Саввич.– Ты врешь!
И мальчик исчез.
Отец Егорий с трудом поднялся, добрел до стола и, плюхнувшись на стул, открыл Писание. Читать он не мог. Мог только видеть начертанные слова:
«…Ты простираешь тьму, и бывает ночь; во время нее бродят все лесные звери: львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе…»
Пламя в печи увяло. Побледнела электрическая лампочка под абажуром-тарелкой.
Уронив крупную голову на раскрытую Библию, отец Егорий спал.
Глава шестая
Около девяти часов утра, весело топая сапожками, бодрый, румяный, крепкий, как сентябрьское яблоко, Степаныч вошел в кухню и увидел, что батюшка его спит, уложив щеку на раскрытое Писание и свесив вниз тяжелые руки.
Сделав знак шедшим следом грузчикам, чтоб не шумели, Степаныч приблизился к спящему, по очереди осторожно взял его набрякшие кровью руки и положил на стол рядом с головой. Взгляд его остановился на бороздах, обезобразивших поверхность стола. Потом на брошенной в углу кочерге, скрученной в спираль. Степаныч покачал головой, еще раз, внимательней, посмотрел на отца Егория, прислушался, убедившись, что дышит тот ровно, еще раз покачал головой и, оборотившись к грузчикам, распорядился шепотом:
– Обождите часок, мужики! Пускай батюшка поспит!
Те переглянулись и без спора вышли, скрипя выпавшим за ночь свежим снегом, потопали к огромному армейскому грузовику, возвышавшемуся над воротами, с которых парни в пятнистых ватниках уже срезали шипастую проволоку.
Редкое в эту пору солнце скромно проглядывало сквозь серую вату.
Отец Егорий спал почти до полудня. Проснувшись же, удалился в крохотную каморку на втором этаже и просидел там в уединении, без воды и пищи, до наступления вечера. В то, что произошло с ним ночью, старосту своего он посвящать не стал, а тот, хотя был по природе своей весьма любопытен, расспрашивать не посмел. К наставнику своему духовному Григорий Степанович Смушко относился с трепетом: не хочет рассказывать, значит, и не надо. Удовольствовавшись разрешением обустраивать в доме как пожелает, Степаныч со знанием дела организовал работу. Первым делом был сменен обогреватель: взамен прежнего был установлен финский, более мощный, пожаробезопасный и полностью автоматизированный. Одновременно с этим была внесена и расставлена мебель: в гостиную, в три спальни наверху и на кухню. Одна из спален теперь являла собой почти точную копию той, что была у Потмакова на старом месте. Пока двое сантехников проверяли и заменяли по мере необходимости что требовалось, бригада уборщиков вымыла и вычистила комнаты на обоих этажах, отдраила и законопатила окна. На крыше, там, где прежде был флюгер-чертик, укрепили телевизионную антенну, просторные сени были освобождены от хлама и от дров, которые перенесли в сарай. Со временем Степаныч предполагал утеплить их, превратив в подобие прихожей. Сам дом, хотя тот и занимал участок девять на двенадцать с половиной метров, Смушко также намеревался «расширить», но это было дело небыстрое и вполне могло потерпеть до весны. Зато ворота поменять следовало прямо сейчас: так, чтобы могла въехать машина. Этим и занялись двое из тех, что снимали с ограды колючую проволоку. Всего же в этот день на обустройстве работали восемнадцать человек, не считая самого Григория Степановича. Платил Смушко не скупясь, но и работу организовал так, что не бездельничал никто.
68 
