Волосы струились по ее плечам и спине блестящими коричневыми волнами, и в свете лампы темные пряди вспыхивали золотыми и рыжими бликами. Бронсон внимательно смотрел, как они повторяют очертания ее тела, как у холмиков грудей их поток распадается надвое.
Лицо Холли пылало от стыда, и она еще раз попыталась высвободиться. Внезапно он отпустил ее, и она смогла отступить на несколько шагов. Но он тут же последовал за ней.
Облизнув пересохшие губы, Холли пыталась найти любой повод, лишь бы прервать это опасное молчание.
– Мод сказала, – проговорила она непослушным голосом, – что вы заходили в мою комнату вчера вечером, после того как я приняла лекарство.
– Я беспокоился о вас.
– Как бы ни были хороши ваши намерения, вы поступили дурно. Я была не в состоянии принимать гостей. Я даже не помню, что вы у меня были и ч-что я говорила…
– Ничего. Вы спали.
– Ах… – Холли остановилась: ее плечо уперлось в стену, помешавшую ее дальнейшему отступлению. – За-кери, – прошептала она.
Она не хотела называть его по имени… она даже в мыслях никогда не называла его так… Собственная фамильярность потрясла ее, а может статься, и его тоже. Он на мгновение прикрыл веки, а когда они поднялись, оказалось, что глаза его полны ярким, горячим блеском.
– Я, похоже, не в себе. – Ее била дрожь. – Мое лекарство… оно все еще действует…
– Тс-с. – Бронсон поднял с ее плеча шелковистую прядь и ласково провел по ней пальцем. Движения его были медленными. Устремив взгляд на блестящий локон в своей руке, он поднес его к губам и поцеловал.
Колени у Холли подгибались, она едва стояла на ногах. Его жест, полный нежности и обожания, поразил ее и еще – та осторожность, с которой Бронсон опустил прядь обратно на плечо.
Потом он склонился к ней, почти касаясь. Она, насколько могла, отпрянула и тут же прерывисто вздохнула: он поймал ее в ловушку, распластав ладони на деревянной стенной панели по обеим сторонам от ее головы.
– Нас ждут, – еле вымолвила она.
Он словно не слышал. Сейчас он ее поцелует, подумала Холли, глубоко вдохнув его удивительный мужской запах. Пальцы ее судорожно сжимались, дрожа от желания притянуть к себе его темноволосую голову. Охваченная смятением, в сладостных муках она ждала, когда же его губы прикоснутся к ней, и мысленно молила: сделайте это, прошу вас…
– Мама! – Удивленный смешок Розы нарушил тишину, царившую в гостиной. Девочка вернулась посмотреть, почему они до сих пор не догнали остальных. – Что это вы тут делаете?
Холли показалось, что голос дочери доносится откуда-то издалека.
– М-милочка, у меня рассыпались волосы, и мистер Бронсон помог мне поправить прическу.
Роза наклонилась, подобрала шпильки и протянула их матери.
– Вот, пожалуйста, – весело сказала она.
Закери опустил руки и освободил Холли, хотя по-прежнему не сводил с нее взгляда. Глубоко вздохнув, не глядя на него, Холли отошла.
– Спасибо, Роза. – Она наклонилась и обняла дочь. – Ты всегда мне помогаешь.
– Поторопитесь, – попросила Роза, глядя, как ее мама скалывает волосы у себя на затылке. – Я проголодалась!
* * *
Обед прошел без всяких приключений, но Закери обнаружил, что его обычный чудовищный аппетит сошел на нет. Он сидел во главе стола, Холли же села довольно далеко от него. Призвав на помощь всю свою сообразительность, он старался вести легкий разговор, касаясь предметов нейтральных и безопасных, в то время как единственное, чего ему хотелось, – это снова остаться с ней наедине.
Черт бы ее побрал… каким-то образом ей удалось лишить его сна и аппетита. Не хотелось ему ни играть в карты, ни развлекаться с женщинами – все его желания сосредоточились на ней. Провести весь вечер, просто сидя подле нее в тихой гостиной, представлялось более заманчивым, чем провести ночь в самом роскошном лондонском борделе. При виде ее у него возникали самые похотливые фантазии, и он не мог взглянуть на ее руки, шею, губы, чтобы не прийти в возбуждение. Но она пробуждала в нем и другие мысли – картины тихой домашней жизни, над которыми некогда он так глумился.
Он тосковал по тем полным очарования вечерам, которые они проводили вдвоем, когда все остальные расходились по своим комнатам. Они болтали и пили вино, сидя у огня… Но сегодня Холли для этого, разумеется, слишком слаба. Сразу же после ужина она извинилась и поднялась к себе, едва взглянув на него.
После того как все ушли, Пола осталась сидеть за столом, попивая чай, Закери также сидел и пил темно-красный, почти черный портвейн. Он улыбнулся, с удовольствием посмотрев на свою матушку, – на ней было платье из синего шелка, сколотое у горла жемчужной брошью, которую он ей подарил в прошлом году на Рождество. Никогда в жизни не забудет он те старые, линялые платья, которые она носила когда-то, бесконечную работу, за которую бралась, чтобы прокормить двух своих детей. Она побывала швеей, прачкой, старьевщицей. Теперь он имеет возможность заботиться о ней и сделать так, чтобы она ни в чем не нуждалась.