ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Алая роза Анжу

Зря потраченное время. Изложение исторического тексто. Не мое. >>>>>

Бабки царя Соломона

Имена созвучные Макар, Захар, Макаровна... Напрягает А так ничего, для отдыха души >>>>>

Заблудший ангел

Однозначно, советую читать!!!! Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... >>>>>

Наивная плоть

Не понимаю восторженных отзывов. Предсказуемо и шаблонно написано >>>>>

Охота на пиранью

Винегрет. Але ні, тут як і в інших, стільки намішано цього "сцикливого нацизму ©" - рашизму у вигляді майонезу,... >>>>>




  144  

«Ты когда-нибудь слышал, чтобы Катя кричала на твою сестренку?» — спрашивает он.

Нет, не слышал.

«Ты когда-нибудь видел, чтобы Катя отчитывала Соню, если девочка плохо вела себя?»

Нет.

«Может, ты замечал, что Катя резка с Соней? Трясет ее, когда она не слушается? Дергает за руку, чтобы привлечь ее внимание? Хватает Соню за ногу, когда меняет ей памперсы?»

Сося часто плакала, говорю ему я. Катя просыпалась ночью, чтобы успокоить ее. Она говорила с ней по-немецки…

«Сердитым голосом?»

…и иногда даже плакала вместе с ней. Я слышал это из своей комнаты, а один раз даже встал и выглянул в коридор и увидел, как она ходит туда-сюда с Сосей на руках. Сося все плакала, и Катя положила ее обратно в кроватку. Она взяла пластмассовые ключики, Сосину игрушку, и звенела ими над ее головой, и я услышал, как она бормочет: «Битте, битте, битте» — по-немецки это означает «пожалуйста». А когда Соня все равно не перестала плакать, Катя отбросила ключи, схватилась за кровать и тряхнула ее.

«Ты это видел? — Полицейский наклоняется ко мне через стол. — Ты видел, что Катя трясет кроватку? Ты уверен, сынок?»

По его голосу я понимаю, что дал правильный ответ на его вопрос, что своими словами я порадовал его. Я говорю, что да, я уверен: Сося плакала, и Катя тряхнула кроватку.

«Думаю, наконец-то мы что-то нащупали», — говорит полицейский.


12 октября

Какая часть того, что рассказывает ребенок, действительно взята из его воспоминаний, доктор Роуз? Какая часть того, что он рассказывает, появилась из его снов? Что из рассказанного мною следователю в тот день в полицейском участке я видел на самом деле? Что возникло из таких противоречивых источников, как ощущаемое мной напряжение между отцом и полицейским и мое желание угодить им обоим?

От няни, которая трясет детскую кроватку, легко перейти к няне, которая трясет ребенка. А дальше уже легко вообразить вывернутую младенческую ручку, тельце, рывком выпрямленное при переодевании, маленькое круглое личико, которое щиплют, когда еда выплевывается на пол, прядку волос, сквозь которую продирается нетерпеливая расческа, ножки, втискиваемые в розовый комбинезон.

«Да», — задумчиво произносите вы. Ваш голос, доктор Роуз, ровен и тщательно очищен от какого бы то ни было суждения. Однако ваши руки поднимаются и складываются в позе, напоминающей молитвенную. Они замирают под вашим подбородком. Вы не отводите взгляда, это я опускаю глаза.

Я понимаю, о чем вы подумали, ведь я подумал то же самое. Это мои ответы на вопросы полицейского отправили Катю Вольф в тюрьму.

Но на суде я не давал показаний, доктор Роуз. Разве меня не вызвали бы в суд свидетелем, если бы мои слова оказались столь существенными для дела? Все, что не сказано в суде после клятвы говорить правду и только правду, приравнивается к статье на первой странице бульварной газетенки: это можно воспринимать лишь как возможный вариант истинных событий, как нечто требующее дальнейшего расследования профессионалами.

И если я сказал, что Катя Вольф плохо обращалась с моей сестрой, то мои слова могли повлечь за собой лишь более глубокое изучение полицией того, что из них вытекало. Не так ли все и было? И если для моих слов существовали основания, то это, несомненно, вскоре бы выяснилось.

Что, скорее всего, и произошло, доктор Роуз.


13 октября

Может, я и вправду это видел. Может, я и вправду был свидетелем того, что провозгласил как имевшее место в отношениях Кати Вольф и моей младшей сестры. Если в моей памяти такое количество белых пятен на месте воспоминаний о прошлом, насколько нелогичным вам покажется предположение, что где-то на этом пространном полотне притаились образы слишком болезненные, чтобы их помнить в деталях и точно?

«Розовый комбинезон — довольно точный образ, — говорите вы. — А он пришел либо из памяти, либо из воображения».

Откуда бы я мог выдумать такую деталь, как розовый комбинезон, если бы Соня не носила этот комбинезон на самом деле?

«Она была маленькой девочкой, — объясняете вы, пожимая плечами, — а маленькие девочки обычно носят розовое».

То есть вы говорите, что я был обманщиком, доктор Роуз? Одновременно вундеркиндом и обманщиком?

«Одно не исключает другого», — указываете вы.

Это предположение ошеломило меня, и вы видите на моем лице что-то — тревогу, ужас, вину? — что заставляет вас смягчить удар: «Я не говорю, что вы и теперь лжец, Гидеон. Но тогда вы могли сказать неправду. Обстоятельства могли вынудить вас так поступать».

  144