Линли перелистал отчет. Под ногтями ничего; вся кровь на теле принадлежит самой жертве; в составе грунта, попавшего на тело с колес автомобиля, специфических компонентов вроде минералов, встречающихся в конкретных местностях, не обнаружено; грязь, застрявшая в ее волосах, идентична образцам грязи, взятым с улицы, на которой было найдено тело; два волоса, обнаруженные на ее теле — седой и каштановый, — были подвергнуты анализу…
А вот это уже интереснее. Два волоса, седой и каштановый. Здесь, возможно, что-то кроется. Нахмурившись, Линли вчитался в этот раздел, продираясь через описания кутикулы, кортекса и медуллы, и наконец добрался до первоначального заключения экспертов относительно двух волосинок: в свое время они росли на млекопитающем.
Но когда он разобрал нагромождения специальных терминов вроде «макрофибриллярная инфраструктура клеток медуллы» и «электрофоретические варианты структурных протеинов» и добрался до заключения, то обнаружил, что результаты исследования двух волосинок не дают определенного ответа. Что за ерунда, черт возьми?
Линли снял телефонную трубку и набрал номер медицинской лаборатории, расположенной на другом берегу реки. После оживленных диалогов с тремя техниками и одной секретаршей его соединили со специалистом, который был способен понятными для обычного человека словами объяснить, почему анализ волос, произведенный в век, когда наука и прогресс продвинулись столь далеко, что микроскопический кусочек кожи может указать на личность убийцы, — почему этот анализ не дал конкретных, практических результатов.
— Фактически мы не можем даже сказать, принадлежат ли эти волоски убийце, — поведала ему доктор Клаудия Ноулз. — С тем же успехом они могут принадлежать и жертве.
— Да как такое возможно?
— Во-первых, мы получили их отдельно от скальпа. Во-вторых, волосы, принадлежащие одному индивидууму, могут различаться между собой по самому широкому спектру показателей. То есть мы можем взять дюжины образцов волос вашей жертвы и не найти соответствия ни с одним из двух найденных волосков. И это при том, что они тем не менее могут принадлежать жертве. Все дело в возможных вариациях. Вы понимаете, о чем я?
— А как же анализ ДНК? Какой смысл исследовать эти волосы, если мы даже не можем использовать их…
— Я не утверждаю, что мы не можем их использовать для определения ДНК, — перебила его доктор Ноулз. — Можем и непременно используем. Но даже тогда, определив тип ДНК — что, как вы понимаете, займет не один день, — мы узнаем лишь одно: принадлежат ли волосы жертве. И это, я полагаю, будет иметь для вас определенную ценность. Однако если выяснится, что эти волосы не ее, то вам придется предположить, что до или после смерти жертвы некий человек находился достаточно близко от нее, чтобы оставить после себя след в виде двух волосков.
— А не могли два человека оставить каждый по одному волоску? Ведь один волос седой, а второй каштановый?
— Это вполне вероятно. Но даже в таком случае мы не должны исключать возможность, что перед смертью она обняла кого-то, кто совершенно невинно уронил на нее волосок. Если же мы хотим доказать, что ее не обнимал никто из близких ей людей, то результаты анализа ДНК никак нам в этом не помогут, даже если предположить, что мы их уже получили. У нас ведь нет информации о типе ДНК, с которым нужно сравнивать эти два волоса.
Господи! Ну да, вот она, проблема. Эта чертова проблема вечно возникает в подобных случаях. Линли поблагодарил доктора Ноулз и повесил трубку. Отчет медэкспертов он разочарованно захлопнул и отложил в сторону. Так. Нужны свежие идеи.
Он еще раз перечитал записи своих бесед с проходившими но делу людьми: что сказал Уайли, что сказал Стейнс, что сказали Ричард Дэвис, Робсон и младший Дэвис. Наверняка он что-то упустил. Но нет: сколько бы Линли ни перечитывал записи, ничего нового найти ему не удавалось.
Ладно, сказал он себе. Тогда придется зайти с другой стороны.
Линли вышел из участка и поехал в Западный Хэмпстед. Оказалось, что от Финчли-роуд до Кредитон-хилл было совсем недалеко. Он оставил машину в начале улице и дальше пошел пешком. Обочины были сплошь заставлены автомобилями, но при этом улица казалась необитаемой, как и все районы, жители которых с утра уходили на работу и не возвращались до вечера.
Меловые отметки на асфальте обозначали место, где лежало тело Юджинии Дэвис. Линли встал над ними и посмотрел в тот конец улицы, откуда появилась роковая машина. Дэвис сбили и затем несколько раз переехали, что могло объясняться двумя причинами: либо ее не отбросило с требуемой силой, как отбросило Уэбберли, либо ее швырнуло прямо по ходу автомобиля и переехать ее туда-сюда не составило труда. Потом ее оттащили в сторону, почти полностью спрятав под капотом «воксхолла».