— Что мы получили из Агентства регистрации?
Она покачала головой:
— У всех проходящих по делу машины последних моделей, сэр. Нет ни одной старше десяти лет.
— А у кого десятилетняя?
Констебль сверилась со своими записями, пробежала пальцем по странице.
— У Робсона. Рафаэля Робсона. У него «рено». Цвет… сейчас… цвет серебристый.
— Проклятье! Должно же быть хоть что-то! — Лич обдумал иной способ подхода к проблеме и сказал: — Так. Расширим круг поисков. Займитесь этим.
Девушка не поняла его:
— Сэр?
— Поднимите все отчеты. Выпишите все имена. Жен, мужей, друзей, подруг, подростков, умеющих водить машину, соседей по дому, то есть всех, кого найдете и у кого есть водительские права. Потом прогоните их через Агентство регистрации и посмотрите, нет ли у кого-нибудь из них машины, подходящей под наше описание.
— Всех, сэр? — спросила констебль.
— Мне казалось, что мы с вами говорим на одном языке, Ванесса.
Она вздохнула, сказала:
— Есть, сэр, — и вернулась к работе.
В этот момент с охапкой бумаг в комнату ввалился один из новеньких — совсем еще зеленый констебль по фамилии Солберг, который с первого дня службы в отделе убийств горел желанием отличиться. Красный и запыхавшийся, он напоминал бегуна в конце марафонской дистанции.
Он крикнул:
— Босс! Взгляните-ка сюда! Всего десять дней назад! Это горячо! Ох как горячо!
— В чем дело, Солберг? — спросил Лич.
— У нас новые вводные, — ответил констебль.
После разговора с Ясмин Эдвардс Нката решил навестить адвоката Кати Вольф. Проследив за тем, как он записал в своей записной книжке цифры «12.41», Ясмин отказалась строить предположения о том, где могла находиться ее любовница в ночь убийства Юджинии Дэвис. Она лишь сказала:
— Ты получил, что хотел. А теперь убирайся, констебль.
В принципе, он мог бы попытаться заставить ее говорить («Однажды вы уже солгали, мадам, так откуда мне знать, не лжете ли вы снова, и к тому же вам, должно быть, известно, что случается с бывшими тюремными птичками, которых подозревают в пособничестве убийству?»), но не стал этого делать. Ему не хватило духу. Нката видел по лицу Ясмин, какая буря чувств бушевала в ее душе во время их короткой беседы, и представлял, чего ей стоило сказать даже то немногое, что она сказала. При всем этом он не мог не думать о том, что бы она ответила на вопрос, почему она предала свою подругу, и, что еще более важно, каково значение этого предательства. Но ведь его, Нкату, это не касается и не может касаться, ведь она — бывшая заключенная, а он — коп. Таково положение вещей в этом мире.
Поэтому он закрыл записную книжку и убрал ее в карман. Ему оставалось лишь развернуться на каблуках и покинуть салон, бросив на прощание короткую, но многозначительную фразу: «Всего наилучшего, миссис Эдвардс. Вы поступили правильно». Но и этого Нката не сделал. Вместо этого он, переполненный неожиданной нежностью, участливо осведомился у Ясмин: — Хорошо ли вы себя чувствуете, миссис Эдвардс?
Нката удивлялся самому себе. В такой ситуации нелепо и неправильно испытывать нежность к возможной соучастнице в убийстве, и поэтому, когда Ясмин Эдвардс вторично велела ему убираться, он последовал голосу разума и наконец оставил ее.
Усевшись в машину, он нашел в бумажнике визитку, полученную утром от Кати Вольф. Затем достал из бардачка автомобильную карту города и отыскал улицу, на которой располагалась контора Харриет Льюис. Так сложилось, что улица эта была на другом берегу реки, и это означало еще одну утомительную поездку через полгорода. Нката утешил себя тем, что проведенное за рулем время он сможет использовать для выстраивания плана действий. Он не сомневался в том, что адвокат окажется твердым орешком и что потребуется все его мастерство, чтобы получить от Льюис нужную информацию. Офис этой Льюис находился в непосредственной близости от тюрьмы «Холлоуэй», то есть среди ее клиентов немало преступников, а с такой клиентурой волей-неволей станешь жестким и несговорчивым юристом.
Припарковавшись у нужного ему дома, Нката обнаружил, что Харриет Льюис обосновалась в скромном строении между газетным киоском и продуктовым магазинчиком, перед которым на тротуаре стояли ящики с вялой брокколи и помятой цветной капустой. Покосившаяся входная дверь состояла из двух частей; на верхней, из матового стекла, висела узкая табличка «Юридическая консультация» и больше ничего.