У Миранды расширились глаза, и она шумно выдохнула. Он понимал, что груб — это так, но он не может не сказать ей все, потому что, черт возьми, она обязана это понять. Понять, кто он на самом деле, на что способен… и на что не способен.
А она… Тернер поступил с ней честно, а она не испытывает никакой признательности.
— Вот что я тебе скажу, — процедил он сквозь зубы. — Я тогда остановился исключительно из-за, уважения, к тебе. И было еще кое-что…
Он замолчал и выругался себе под нос. Миранда вопросительно на него смотрела, как бы говоря: «Ну же! Ты даже не знаешь, что сказать?»
Вот в этом-то и заключена трудность: он знает, что ей сказать… Сказать, как сильно он ее хотел. И если бы они находились где угодно, но не в доме родителей, то он не был уверен, что остановился бы.
Но ей не нужно это знать. Не следует. Зачем давать ей такую власть над собой? Пусть их рассудит время.
— Можешь мне поверить, — пробурчал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней, — я не хотел рушить твое будущее…
— А это вообще не ваше дело, — сердито оборвала его она. — Я сама знаю, как поступать.
Тернер пренебрежительно фыркнул:
— Тебе всего двадцать лет, и ты думаешь, что все постигла. Когда мне было столько же, я тоже считал, что для меня нет никаких тайн.
В ее глазах промелькнула печаль.
Тернер подавил чувство вины. Вся эта история просто нелепа. С какой стати ему чувствовать себя виноватым за то, что он не лишил ее девственности?
— Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо.
Это все, что пришло ему в голову.
— Так могла бы сказать ваша мама.
— Нечего дуться.
— А чему мне радоваться? Вы обращаетесь со мной как с ребенком, хотя прекрасно знаете, что я уже взрослая. И могу сама принимать решения.
— Да нет, это вряд ли. — Он наклонился к ней, и глаза его опасно сверкнули. — А иначе ты не позволила бы мне поцеловать тебя в грудь.
Миранда залилась краской и дрожащим от негодования голосом произнесла:
— Не пытайтесь взвалить вину на меня.
Тернер закрыл глаза, запустил обе ладони в волосы, понимая, что сморозил жуткую глупость.
— Конечно, ты права. Пожалуйста, забудь о моих словах.
— И о том, что вы меня поцеловали, — с потухшими глазами сказала Миранда.
— Да. Боже мой, не смотри на меня так!
— «Не делай то, а делай это! — взорвалась она. — Забудь это, но не забывай то!» Тернер, придите наконец к какому-нибудь решению. Я не знаю, чего вы хотите. Думаю, что вы и сами этого тоже не понимаете.
— Я на девять лет тебя старше, — грозным тоном осек ее он. — Не смей говорить со мной подобным образом.
— Весьма сожалею, ваше высочество.
— Миранда, перестань.
— Хватит указывать, как мне поступать! — вспыхнула она. — Вам не приходило в голову, что я тоже хотела, чтобы вы меня поцеловали? А были явно не против. Я это почувствовала. Я не такая наивная, какой вы меня считаете.
Тернер уставился на нее.
— Ты сама не знаешь, что несешь, — прошептал он.
— Нет, знаю!
Глаза у нее горели, она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
Его охватило предчувствие, что наступил момент истины. И что все зависит от этого момента. Тернер не знал, что она скажет, не знал, что он ей ответит, но понимал, что добром это не кончится.
— Ладно, признаюсь, — сказала Миранда. — Я хочу вас.
У Тернера сердце молотом колотилось в груди. Но так продолжаться не может!
— Миранда, тебе только кажется, что ты желаешь меня, — быстро произнес он. — Ты никогда никого не целовала и…
— Не надо относиться ко мне покровительственно. Теперь вы все знаете.
У него вырвался прерывистый вздох. Он заслуживает причисления к лику святых за то, что собирается ей сказать.
— Это пройдет, Миранда. Ты увлеклась, только и всего.
— Черт бы вас побрал! — выкрикнула она. — Вы слепы? Вы глухой, немой? Идиот, это не увлечение! Я люблю вас!
О Боже!
— Я всегда вас любила! С тех пор как встретила девять лет назад. И не забывала об этом ни на минуту.
Господи, твоя воля!
— И не пытайтесь сказать мне, что это детская влюбленность, потому что это вовсе не так. Вначале, может, так и было, но не сейчас.
Он молчал. Просто сидел как истукан и смотрел на нее.
— Я… я знаю свое сердце, и я люблю вас, Тернер. И если в вас есть хоть искорка благородства, то вы что-нибудь ответите мне, потому что я сказала все. Ради всего святого, неужели вы хотя бы не моргнете?