27 
Он поцеловал ее в макушку.
— В каком смысле?
Она уперлась подбородком ему в грудь, заглянула в глаза.
— Всех тогдашних первооткрывателей заткнул бы за пояс.
Рассмеявшись, он легко дотронулся губами до кончика ее носа, потом, медленнее, до рта. Ее глаза снова приобрели мечтательное выражение. И это с ней делали его поцелуи. Ни с чем не сравнимое удовлетворение наполнило его.
— Я мог бы проводить так каждую субботу.
— Ага, — поддразнила она. — Хвастливая тирада великого трудоголика.
— Я не трудоголик. И умею отдыхать с толком.
— Нашел кому рассказывать!
Он хмыкнул, но продолжал упорствовать:
— Точно тебе говорю.
— Сколько тебя знаю, контора — твой дом родной, не вылезаешь из нее до упора. И за те три недели, что я тут, ты ни разу не брал выходных.
— Но я отдыхаю — может, не целый день, а так, понемножку. Вот сейчас, к примеру.
Она сладострастно вздохнула.
— За что я по гроб жизни буду благодарна Луи. — Вытянула руку, положив ее к нему на грудь. — Я знаю — ты очень любишь свою работу, в ней — твоя жизнь.
— Да.
— Очевидно, она дает тебе не меньше, чем ты ей.
Он прикрыл ладонью ее пальцы.
— Тут не просто гнет обязательств, хотя, видит бог, Бенни и Сал долбили нам о них с раннего детства. Я работаю не просто ради успеха или по семейной традиции.
— И никакого давления со стороны? Как на продолжателя семейного дела?
— Должно быть, было раньше. Но никакой проблемы не возникало — мне действительно хотелось этим заниматься. Я вырос в ресторане и представить себе не могу, что мог бы делать что-то другое.
— А если бы тебе захотелось делать что-то еще, что сказала бы твоя семья?
— Они огорчились бы, конечно, но думаю, потом поддержали бы меня, когда убедились, что занятие меня правда привлекает. Как в случае с Джо, скажем. — Продев свои пальцы сквозь ее, он поднес ее руку к губам, по очереди целуя каждый пальчик. — Мне очень жаль, что твоя семья не такая.
— Повезло тебе иметь такую поддержку. Просто знать, что она всегда будет.
— Да уж. Не представляю, что бы со мной было после смерти родителей, если бы не сестры и Джо.
Она улыбнулась, но в ее глазах проглянула грусть.
— Моим дедушке с бабушкой сложно пришлось — после смерти сына они возились со мной. Никогда не жаловались, никогда не показывали, что я для них — дополнительное бремя. Наоборот. Я была для них всем, и они демонстрировали свою привязанность, как только могли.
— Может, тебя излишне опекали, слишком любили.
— Разве можно любить слишком? Правда, я так и думала, пока не познакомилась с твоей семьей. Тут самый воздух пропитан любовью.
— Да ну, скорее он пропитан шумом, — пошутил он, заслужив легкую улыбку.
— К шуму привыкаешь постепенно. Мне нравится. И это ощущение теплоты по отношению друг к другу, даже в спорах. Любовь в твоей семье не душит, она поглощает. Я очень благодарна, что и меня приняли под свое крыло. Наводит на размышления.
— Возможно, твои дед с бабушкой все надежды, возлагаемые ранее на сына, перенесли на тебя.
— Совершенно верно. Папа с блеском вел дела фирмы. Я была слишком мала, когда они умерли, но подразумевалось, что его энтузиазм передался мне по наследству.
— Но…
Она помотала головой.
— Я чувствую себя предательницей даже при одной мысли, что могу не принять на себя всей ответственности семьи. Словно не оправдываю ожиданий не только деда и бабушки, но и родителей. Я честно пыталась понять, что со мной не так, откуда во мне эгоизм, не позволяющий принять то, что мне предлагают.
— Тяжелый груз для ребенка, да и для взрослого тоже.
— Просто они никогда не считали, что это груз. Быть Чендлером — привилегия, они всегда гордились ею. Искренне. В «Чендлер Энтерпрайсиз» — вся их жизнь. Как для тебя — в твоем ресторане.
Ник улыбнулся.
— А ты оказалась паршивой овцой, ренегатом. Такие попадаются даже в лучших семьях. У нас, к примеру, такой Джо.
Она фыркнула, и он был счастлив, что хоть на некоторое время из ее глаз исчезли смущение и боль.
— Нет ничего плохого в желании самостоятельно принимать решения, жить своей жизнью, — сказал он. — То, что тебе велят любить кого-то, вовсе не значит, что ты действительно его полюбишь. Или что ты обязана.
— Я знаю. Но я слишком много времени потратила, делая, что они требовали, надеясь, что мое отношение к жизни поменяется — а в результате до сих пор не знаю, чего хочу. Понадобились годы, чтобы не только убедиться в своем праве, но и решиться на реальный поступок.
27 
