80 
— Почему?
— У него такой вид был, ну, важный.
— Он часто приходил?
— При мне — раза два в неделю. Но я по пятницам и субботам не работаю.
Я спросил, что он обычно покупал.
Она подошла к хлипкому прилавку с молочными продуктами и протянула мне упаковку дешевой нарезки швейцарского сыра.
— Всегда одно и то же. Я его, по-моему, даже как-то спросила: «Сэр, может, вы что-нибудь еще попробуете?»
— А он?
— А он не ответил. Он вообще со мной никогда не разговаривал.
— Вы не помните, он не упоминал…
— Он вообще ничего не говорил.
Ни бумаги, ни яблок он не покупал, это она твердо знала.
— Мы бумагу не продаем. На бульваре Квинс есть магазин канцтоваров.
Десять месяцев назад я бы ни за что не поверил, что Виктор мог высунуть нос за пределы Мюллер-Кортс. Что он пошел бы куда-то, куда мое воображение запрещало ему ходить. Но теперь уже я подчинялся Виктору. Несколько холодных ноябрьских дней я провел, обходя один за другим магазинчики, рынки, рыскал по району, постепенно расширяя круги: один квартал, два квартала, три… пока не добрался до треугольной площади, там, где в нее упирался бульвар. На этой площади стоял овощной киоск, который держал сикх среднего возраста.
— Да, конечно, — сказал он. — Мой друг.
Он показал мне небольшую авоську с яблоками.
Продавца звали Джогиндар, он сообщил, что беседовал с Крейком каждый день.
— О погоде, — сказал он, — мы всегда говорили о погоде.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Давно, года полтора назад. С ним все в порядке?
— Не знаю. Я потому его и ищу. Как вам показалось, он был здоров?
— Он ужасно кашлял. Я ему сказал, что нужно обязательно пойти в больницу.
— И он пошел?
Индус пожал плечами:
— Надеюсь.
— Он всегда был один?
— Да, всегда.
— Можно я вас вот о чем спрошу: как вам показалось, он психически здоров?
Джогиндар улыбнулся. Он обвел рукой площадь, показал на рассредоточившихся по скамеечкам пенсионеров, выдыхающих пар, на бульвар Квинс, на толпу, на стонущие под порывами ветра провода. Мегаполис пульсировал, он жил в бешеном ритме, гудели машины, бурлили рынки, где продавалась национальная еда всех народов мира, работали магазины, банки обналичивали чеки, в салонах красоты наращивали ногти, ломбарды принимали в заклад драгоценности, в нефрологических клиниках люди лежали на диализе, а где-то покупали волосы и делали парики. Джогиндар показал на Исаака, стоявшего в трех метрах от нас, на древнюю старушку, переходящую через дорогу, наплевав на визг тормозов и красный свет светофора. Она медленно брела, шаркая, загребая, но вот доползла до другой стороны улицы. Машины тронулись.
Я понял, что он имел в виду. Мы все тут сумасшедшие.
Джогиндар подышал в ладони.
— Когда он перестал приходить, я решил, что это знак.
— Знак чего?
— Не знаю. Но я так привык к нему за столько лет. С ним было спокойно. Вот думаю подыскать себе другую работу.
— И давно вы с ним знакомы?
— С тех пор, как я сюда приехал. Восемнадцать лет. — Он улыбнулся. — Можно сказать, дружба у нас была.
Я решил хоть любимых яблок Виктора купить. Надкусил одно по пути обратно в Манхэттен — редкая кислятина.
Директор магазина канцтоваров вообще не знал, чего я от него хочу. И кассиры тоже ничего не вспомнили, что, мне кажется, и неудивительно, потому что большинство из них явно впервые приступили к работе только сегодня утром. Зато они предложили мне купить у них бумагу.
Мы созвонились с Самантой, и она обратила мое внимание на привычку Крейка выполнять однообразные, повторяющиеся действия.
— Вот смотри, какая у нас картинка получается. Хлеб он покупает в одном месте. Сыр в другом, яблоки в третьем. И так каждый день уже бог знает сколько лет. А сколько лет магазину канцтоваров? Лет пять? Нет, не годится. Он бы туда не пошел, ведь бумага — это самая важная покупка.
Я обзвонил все, что мог, и наконец нашел самую старую лавку в округе, книжный магазинчик в километре от Мюллер-Кортс. Они работали со вторника по четверг, с одиннадцати до половины четвертого. Пришлось уйти с работы пораньше, даже раньше, чем обычно (если честно, я и так уже обнаглел), чтобы добраться туда до закрытия.
Первое впечатление от магазина Затучного было странным. Это место вполне могло принадлежать самому Крейку. Помещение забито под завязку всяким хламом. Такой же точно запах бумаги и дерева, как в квартире Виктора, только еще ядовитее. Интересно, как тут люди что-то покупают и не травятся при этом?
80 
