Кавалер де Прео на допросах не назвал ни одного участника заговора, а маркиза де Виллар признала только восемь писем, которые писала своему возлюбленному. Сначала на все вопросы шевалье де Роган отвечал, что не понимает, о чем идет речь и что ему нет дела до мнимых обвинений и разоблачений. Смерть Латреомона могла бы спасти жизнь шевалье, так как свидетельств его сношений с ден Энденом, кавалером де Прео и маркизой де Виллар не было, к тому же не нашли ни одного собственноручно написанного им документа. Поэтому назначенная для расследования дела комиссия была в большом затруднении, хотя некоторыми показаниями причастность де Рогана к заговору как будто бы подтверждалась. Однако не было ни малейшего указания на то, что к исполнению заговора уже приступили.
Людовик XIV пришел в ужас от того, что ничего не удалось открыть. К тому же королю донесли, что друзья де Рогана действуют весьма энергично, и решили во что бы то ни стало дать ему знак о смерти Латреомона. В одну ночь часовые, стоявшие вокруг Бастилии, вдруг услышали заунывные голоса, которые повторяли: «Латреомон умер… Латреомон не выдал никого». Это повторялось несколько ночей подряд, но де Роган ничего не слышал, так как стражники нарочно производили шум в его камере.
Один из членов комиссии пообещал де Рогану от имени короля прощение, если тот сам во всем чистосердечно признается. В некоторых источниках говорится, что это была лишь хитрая уловка, однако шевалье де Роган поверил в нее и сообщил о своих связях с Латреомоном. О ден Эндене он рассказал очень мало и ничего не сказал о кавалере де Прео и маркизе де Виллар. Может быть, если бы де Роган по-прежнему все отрицал, то спас бы жизнь и себе, и своим товарищам, но, поверив в королевское помилование, он выдал себя.
Суд приговорил всех заговорщиков к смертной казни: ден Эндена повесить, а остальным отрубить голову. Кроме того, уже приговоренных, за исключением маркизы де Виллар, было приказано подвергнуть пытке, чтобы получить дополнительные сведения о заговоре. Де Роган, несмотря на объявленное судом решение, продолжал надеяться на королевскую милость. Правда, он недолго предавался приятным иллюзиям: вскоре надежда сменилась беспокойством, а потом и страхом. Когда шевалье узнал, что единственная милость, которую король ему оказывает, — это освобождение от пытки, он пришел в такую ярость, что привел в ужас всех присутствующих. Де Бемо, комендант Бастилии, старался его успокоить и предложил привести священника Бурдалу, который на самом деле был доносчиком…
Никто не решался ходатайствовать ни за де Рогана, ни за других участников заговора. Король так решительно выказал свою волю наказать заговорщиков, что всякие попытки спасти их заглушались страхом заслужить немилость его величества. Мать де Рогана не только не просила помиловать сына, но даже не пыталась выпросить свидания с ним. Несчастный узник даже с этой стороны не встретил участия, и строгость королевского закона действовала против него во всей силе.
Ван ден Эндена и кавалера де Прео подвергли пытке, чтобы дознаться, не утаили ли они чего-либо при допросе. 74-летнего старика пытали «испанским сапогом»: ему сдавили ноги между двумя толстыми дубовыми бревнами, на которые были набиты железные обручи, а потом стали вколачивать между коленами различной величины клинья. Ван ден Энден выдержал десять клиньев: коленные чашечки у него были раздроблены, а ноги совершенно истерзаны, но он не дал ни одного нового показания. Кавалер де Прео тоже выдержал пытку, никого не обвинив, кроме некоего д'Эгремона, который, как было известно, уже был скомпрометирован другими показаниями…
27 ноября 1674 года все улицы, прилегающие к Сент-Антуанскому предместью, были заняты солдатами французской гвардии Много народа теснилось в этой части города, с нетерпением и страхом ожидая свершения казни. На площади в Бастилии возвышались три эшафота, посреди них стояла виселица. Ровно в 13 часов дня в камеру де Рогана вошел комендант Бемо и, низко поклонившись, попросил узника ввиду приближающейся смерти сделать последние распоряжения. Услышав это, шевалье стал снова проклинать короля и его министров, но потом мало-помалу успокоился, не желая, чтобы в его негодовании увидели отсутствие мужества.
В половине третьего часа де Роган велел обрезать себе волосы, позволил связать руки и вышел из Бастилии, высоко подняв голову и ни на кого не обращая внимания. За ним шли солдаты, затем — кавалер де Прео, который, несмотря на нестерпимые мучения, шел пешком. Потом показалась тележка, в которой сидели маркиза де Виллар и Афиниус ван ден Энден. Несчастный, изуродованный старик был так слаб, что его поддерживали тюремные сторожа. Каждого из осужденных поставили перед своим эшафотом.