Принесла от соседей старое мужское пальто на ватиновой подкладке с собачьим воротником, отчасти облезлым.
Василий примерил его на себя.
– По крайней мере не замерзнешь!
Харитонову не очень понравилась тяжесть пальто, но, сознавая правоту жены, он промолчал.
– Ну вот! – обрадованно заключила она. – Пальто, шарф, рубашка; еще тебе красный бантик из лоскутка сделаю, а у меня, вроде, все тоже есть.
Выдвинув из-под кровати свой деревянный ящик, она сняла с его верха несколько аккуратно уложенных «смирилок», а снизу достала платья и другие тряпки. Вытащила и бледно-зеленое пальто, сшитое, казалось, из той же ткани, что и покрывало. Почистила его, поохала, увидев следы моли, зашила маленькие дырочки и повесила в кухне проветриваться.
Перед тем как ложиться спать, они оделись по-праздничному и строго осмотрели друг друга, чтобы все было в порядке и никакого изъяну не было. Оставшись более или менее довольными, сняли и аккуратно повесили на деревянные плечики завтрашний торжественный наряд, после чего, уставшие от приятных хлопот, а потому и счастливые, улеглись спать.
Фабричный гудок, басистый и протяжный, разбудил Евдокию, а уже она растолкала не слышавшего гудок мужа.
– Вставай, милый! – тормошила она его за плечи. – Пора!
Увидев, что Василий уже открывает глаза, Евдокия успокоилась и, накинув халат, побежала на кухню готовить завтрак.
Через час они уже выходили на заснеженную улицу.
Снова увидел Харитонов идущее в одну сторону многолюдье и только теперь заметил, что были это в основном женщины, шедшие сами по себе, целеустремленно и одиноко. Только в этот раз они будто не так спешили.
Евдокия взяла его под руку и гордо оглядывалась по сторонам, ожидая встретить завистливые взгляды. И она их встречала, так как были они единственной парой, двигавшейся по этой улице.
Снег приятно поскрипывал под ногами, воздух был чист и колюч. На рыжих бороде и усах Харитонова тотчас осел иней.
Дошли до знакомого Харитонову столба перед распутьем, где все еще висело воззвание к пионерам и октябрятам. Свернули налево.
До ушей Харитонова вдруг долетело знакомое цоканье, и он дернулся, прижав локтем руку жены.
– Сегодня не бойся! – успокаивающе прошептала она ему.
Дойдя до очередного распутья, они приостановились из-за заполонивших пространство женщин.
Спереди донесся мужской голос, усиленный и искаженный рупором: «По четыре, по четыре стройтесь и проходите. За ограждением ждите!..»
Вскоре они оказались перед ограждением – окрашенным переставным заборчиком, за которым на белой лошади в белой шинели сидел невысокий мужчина с громкоговорителем в руках.
– Подстраивайтесь к колонне! – командовал он. – Женщина в ватных штанах, вы же видите, что впереди вас только трое! Станьте четвертой! Следующие четверо, быстрее, быстрее!
Евдокия и Харитонов нырнули в образовавшийся людской ручеек, и их вынесло к колонне, где чьи-то сильные руки установили их в разных шеренгах. Харитонов оказался впереди и сбоку.
– Давай поменяемся местами! – зашептал он.
– Подожди! – ответила Евдокия. – Чуть позже, когда за нами побольше людей будет.
Минут через десять Василий и Евдокия стояли рядом, упросив одну женщину стать назад.
– Четырнадцатая колонна, приготовиться! – прозвучал уже другой мужской голос, более властный и строгий. – И-и-и… левой!
Колонна замаршировала, а вместе с ней послушно замаршировали Харитонов и Евдокия. Пока это была ходьба на месте, но буквально через минуту колонна, пока что по-черепашьи, двинулась вперед, с каждым коротким шагом набирая скорость и решительность.
– Ур-р-ра! – раздался тот же строгий голос.
И тут же вся колонна взорвалась звонкими женскими голосами, и были слышны в этих криках и стон, и плач, и неудержимая радость.
Харитонов крутил головой на ходу, пытаясь рассмотреть, мимо чего они идут.
– Держите голову ровно! – прошипела незнакомая женщина, шагавшая справа. – Вам скажут, когда и куда ее повернуть.
Он повиновался.
Колонна вышла на широкую улицу, где дома были уже трехэтажными, но такими же мрачными, как и на проспекте Свободы.
– Ур-р-ра! – снова крикнул мужской голос.
И снова над колонной взорвался фейерверк женских голосов.
Харитонов не кричал. Было как-то неудобно своим низким голосом приглушать праздничный крик.