— Какое самопожертвование! — Джеф провел пальцем по изящному изгибу ее стопы. Мэри с трудом сдержала негодующий возглас и тут же подобрала под себя ножку.
— А с какой, собственно, стати тебя занимает моя личная жизнь с ее бурными романами? — спросила она, испепеляя гостя взглядом.
— А мне казалось, мы беседуем о прелестях возвышенной дружбы, не омраченной низменным сексом.
— Не будь ханжой!
— Да уж куда там. Это в детской-то? — поддразнил Джеф, подбирая с пола видавшую виды тряпичную куклу. — Я всего лишь плачу любезностью за любезность: ты выказала столько интереса к моей личной жизни, что невежливо было бы полностью проигнорировать твою. Должен признать, что я ожидал увидеть шелковый полог и прозрачное белье, отнюдь не лоскутное одеяльце и фланель, — усмехнулся он.
— Это хлопок, — с достоинством возразила Мэри, оскорбленная в лучших чувствах. Ей не хотелось выглядеть непритязательной провинциальной бабенкой, почти неряхой, но, очевидно, разъяснение не убедило Джефа. Он подался вперед, отогнул ворот женского халата и пощупал ткань ночной рубашки, мимоходом задев ключицу. Перед глазами девушки поплыли круги.
— Как поживает Сандра? — Инстинктивно она выбрала лучший способ выйти из пикантного положения. Джеф выпрямился, и у нее вырвался тихий вздох облегчения, — или, может быть, сожаления?
— Сегодня она приедет посмотреть дом. — При мысли о невесте жених заметно помрачнел.
— А если он ей не понравится?
— Сандра доверяет моему вкусу, — поморщился Джеф. Он и сам сомневался, что «Райский уголок» приведет ее в восторг. Особняк совершенно не соответствовал тем представлениям о семейном очаге, на которых сошлись будущие супруги, но почему-то при первом же взгляде на дом респектабельный врач-ортопед решил, что именно здесь и поселится. А теперь места себе не находил, полагая, что проявил непростительное легкомыслие в вопросе крайне важном.
— Что за трогательное единомыслие!
— Наши желания всегда совпадают, — соврал Мейсон, досадуя, что ему приходится оправдываться непонятно в чем.
— Родственные души! — хмыкнула Мэри.
— Да ты ревнуешь?
— Убирайся, я больна. — Она уткнулась лицом в подушку, но, устыдившись своей резкости, поднялась и села.
— А если Сандра прознает, что ее будущий муж — ловелас, каких мало?
— Ты напрасно тревожишься; моя невеста не огорчается по пустякам. В конце концов, что такое несколько поцелуев в сравнении с тем, что нас объединяет?
— По пустякам? — Возмутившись, Мэри схватила подушку и запустила в Джефа. — То, что ты сказал, просто мерзко. — От его снисходительной улыбки не осталось и следа. — Ой! — вскрикнула она, когда пуховой метательный снаряд полетел в ее сторону. — Ах ты, негодяй! — Пылая жаждой мести, она встала во весь рост на кровати и замахнулась подушкой, метя в голову противника, но тот ловко увернулся, подхватил Мэри на руки и легко забросил на плечо. Выронив подушку, она прошлась кулачками по широкой мужской спине и негодующе потребовала: — Отпусти немедленно!
Джеф тяжело дышал, путаясь в складках махровой ткани; халат соскользнул с плеч Мэри, а ее кулачки и стопы наносили весьма ощутимые удары. Он бесцеремонно швырнул на кровать свою жертву и опустился на колени рядом, обхватив ладонями ее лицо.
Она растерянно смотрела на победителя. Гнев медленно угасал, уступая место покорности и сладостной истоме. Дыхание вырывалось с трудом, однако причиной тому была отнюдь не скоротечная потасовка. Мэри нервно облизнула пересохшие губы под неотрывным взглядом Джефа.
— Ну и как мы до этого дошли? — Он улыбался, словно ничего и не произошло, завороженно глядя на поверженного и, кажется, капитулировавшего противника, подчинившегося лишь физической силе, но оставшегося при своем мнении.
— Значит, твои поцелуи всего лишь пустяк?
— Нет-нет, все не так. — В голосе Джефа слышались нотки сожаления и вины. — В жизни своей не говорил ничего более далекого от истины. Ох, если бы обстоятельства сложились иначе… — глухо простонал он и опустил руки.
— Иначе? — эхом отозвалась Мэри, еще не сознавая, как далеко зашел их разговор.
— Да, но обстоятельства таковы, каковы они есть! — Мужественное лицо Джефа исказилось от боли. Высокие скулы обозначились еще резче. В его душе боролись долг и страсть, и исход этой борьбы был для него неясен. — На мне лежит ответственность, определенные обязательства… Но и с тобой я не вправе поступать легкомысленно. Ну а ты… Уж такая ты есть, и измениться вряд ли сможешь… Ты порхаешь по жизни, легко реагируя на внешние раздражители и не задумываясь о последствиях.