53 
Во избежание лишних ушей Хазар спустился по трапу на нижнюю палубу и прошел на корму. Поняв, что Пеньков чем-то недоволен, он сбавил тон.
– Да объясни ты толком, Кузьмич.
– Это я тебе должен объяснять, я? – Пеньков прямо заходился в неистовстве. – Может, лучше ты мне объяснишь, на хрен тебе понадобилось дом взрывать?
– А-а, ты об этом? – понял Хазар. – Доложили уже.
Так ведь никто ничего не видел.
– Как же, «никто не видел»! – орал Пеньков. – Да ты там больше двух часов провел!
– Ну и что, – Хазар пожал плечами, словно Пеньков стоял рядом, – дом взорвался, когда я уже уехал.
– Ты что, в отказ пошел? – заверещал вице-мэр.
– Тихо, тихо, Кузьмич, – успокаивал его Хазар, – я не отказываюсь. Был там, да. Так получилось. Одна сука меня достала.
Ездила мне по ушам, потом моим ребятам… А, что там базарить! Ты уж замни там, ладно? А я в долгу не останусь, ты меня знаешь.
– Что значит «не останешься»? – Пеньков сбавил обороты, но решил сразу же расставить все точки над i. – Как ты вообще себе это все представляешь?
– Ну там, в натуре, бензин взорвался, то да се, что ты, не знаешь, что ли? – принялся объяснять Хазар. – А с меня за это какая-нибудь безделушка древняя. Что-нибудь вроде той Афро… блин, как ее… ну, рогатой бабы… Идет?
– Ладно, – тяжело вздохнул Пеньков, – попробую что-нибудь сделать.
– Хазар, там, кажись, их посудина, – прибежал на корму Леха.
– Век буду благодарен, Кузьмич, – закончил разговор Хазар.
– Не надо век, лучше сразу, – поправил его Пеньков и положил трубку.
* * *
Крохотная пристань встретила их ровным плеском волн. Три лодки, трепыхавшиеся у мостков, выглядели в темноте не так убого, как днем. Впрочем, троим путешественникам не было до них никакого дела. Ребята сошли на берег.
Село Рубановское располагалось меж двумя пологими холмами. Старые дома лепились один к другому. И только на юго-восточной его оконечности начиналась современная застройка – несколько коттеджей с ондулиновым покрытием крыш, башенками, колоннадами и гаражами. Коренное население ютилось в более или менее ветхих домишках, жило огородом и рыбалкой.
Кое-кто ездил на работу в Анапу, но таких набралось бы человек пять – не больше. По склонам холмов росли буки и дубы. Два местных шинка снабжали население дешевым вином и виноградным спиртом. Некоторые из сельчан сдавали на лето свои хибары туристам-дикарям. По своему этническому составу население представляло смесь из казаков, украинцев и выходцев из солнечных республик. Но тон все же задавали казаки.
– Сейчас расспросы начнутся, – недовольно пробурчал Валентин.
– Если, конечно, бабуся дома, а не у Микулы, – усмехнулась Галина.
– Кто это, Микула? – поинтересовался Иннокентий.
Так или иначе он был связан с этим беспокойным семейством и его волновало все, что в нем происходило.
– Фраер один местный, – скривил рот Валентин, – старику под восемьдесят, а он у себя в хате настоящий гарем устроил.
– Не понял, – с недоумением сказал Иннокентий.
– Увидишь, поймешь, – небрежно бросил Валентин и прибавил шагу.
Они прошли по относительно широкой дороге до развилки, где одиноко вскинул тонкую шею колодезный журавль, и свернули налево. В окнах домов горел свет, кое-где стекла были подсвечены экранами телевизоров, из-за забора одноэтажной деревянной постройки неслись пьяные раскаты казацкой песни. Внезапно песня смолкла, и два шатких мужских голоса затеяли перепалку. Шаги ребят то и дело возбуждали собачий лай.
Порой громыхала входная дверь, на миг белела чья-то размытая сумерками фигура и снова исчезала в черном зеве кирпичных или деревянных стен.
Кривыми каланчами торчали в ночи два фонарных столба. Они давно бездействовали – поселок утопал в первозданном мраке.
– Так и есть! – сердито воскликнула Галина. – Ее дома нет.
– Пошли к Микуле, – без энтузиазма предложил Валентин.
Ребятам пришлось пойти в обратном направлении. Меж темными купами деревьев и устремленными к небу стрелами кипарисов Иннокентий различал во тьме агатовое море. Он было похоже на крышку рояля или на притихшего хищника. Затаившись в берегах, море в каждую минуту грозило возмущением.
Не зря его прозвали Черным. В бурю оно чернеет, вода становится грязно-чернильной, словно со дна поднимаются тонны осевшей за века пыли.
– О чем задумалась? – спросил Галину Иннокентий.
– Нетрудно догадаться, – капризно пожала она плечами. – Если на самом деле взлетел наш дом, это означает, что мы бомжи.
53 
