54 
– У вас нет страховки?
– Ты что, издеваешься? – вмешался по-прежнему враждебно настроенный Валентин. – У нас что тут, Испания или Кипр?
– Но страховые-то компании и у нас есть, – не сдавался Иннокентий.
– «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть…» – стал фальшиво напевать Валентин в знак протеста.
– Нам не по карману страховки, – качнула головой Галина.
Иннокентий не хотел спорить. В конце концов, страховать имущество или нет – индивидуальное дело каждого.
– Кроме того, что наглый, он еще и занудный, – не оценил его деликатного решения притушить спор Валентин.
– Я бы на твоем месте не выступал, – пригрозил Иннокентий. – Фонарей нет, море, лес…
– На что это ты намекаешь? – полез на рожон Валентин.
– Замолчите! – нервно взвизгнула Галина. – Нашли время…
Валентин зашаркал дальше. За ним шел Иннокентий. Галина держалась сзади.
– Дома, старый черт, – Валентин чуть притормозил, вглядываясь в горящие окна стоявшего на отшибе дома.
За домом Микулы возвышались новомодные коттеджи.
– А вы не боитесь, что Хазар нас здесь найдет? – спросил вдруг Иннокентий.
– Волков бояться – в лес не ходить, – ответил Валентин.
Они были уже у калитки. Из дома неслось дружное пение.
– Хоровой кружок, – сдавленно хихикнул Валентин.
– Только прошу тебя, не выступай! – взмолилась Галина, с упреком взглянув на брата.
– Ну что ты, – ядовито откликнулся он, – я буду паинькой.
Он затарабанил в дверь. Никакой собаки! Только с дальних рубежей долетел до них заунывный лай четвероногих охранников, да со стороны коттеджей огласил округу рык породистой твари.
– Стучи громче, – порекомендовала Галина.
Валентин едва не вырвал калитку с корнем. Она была ветхой и держалась на честном слове.
– Зачем ему вообще нужна калитка? – раздраженно проговорил он. – Как будто есть что охранять!
– Невест своих бережет, – язвительно откликнулась Галина.
Иннокентий заметил на ее губах насмешливую неодобрительную улыбку.
– Иду-у-у, – донеслось до них.
Со стороны дома зашаркали шаги. Рыхлая тень устремилась к калитке.
– Кто здесь? – настороженно спросил старушечий голос.
– Мы к бабе Сене, она здесь?
– А где ж ей быть, – ехидно ответила старуха.
– Ну так мы можем войти, она нам очень нужна!
– А-а-а, – старушенция всматривалась в лица пришедших сквозь колья невысокого забора. – Галка… Валька…
– Да, – кивнула Галина.
Калитка отворилась с заиндевевшим, как старческие мозги, скрипом.
Больше похожим на всхлип. Его перекрыл, впрочем, стенающе-казацкий хор дрожащих голосов.
– Поем, – усмехнулась щуплая старушка, – пошли за мной, – скомандовала она и с грацией марионетки заковыляла к дому.
Справа маячила цепь сараев, слева – банька. Из сарая доносилось ночное копошение спящих и потревоженных животных. Рядом корявой тенью застыли грубо сколоченные козлы.
– У нас все дружно, – без особой веры в то, что говорит, сказала старушка.
Валентин и Галина обменялись на ходу иронически понимающими улыбками.
Загромыхала дверь, Иннокентий чуть не упал, споткнувшись о слишком высокую ступеньку. Старушка же с сатанинской прямо-таки ловкостью взобралась на крыльцо и прянула в сени.
– Ксенья, встречай, внуки твои… – крикнула она, открыв дверь, ведущую из сеней в горницу.
В уши Иннокентию ударила надрывная волна старинной песни: «Ой, Коля да ходе-броде…» В сенях было полно разношенной пошарпанной обуви. В лицо пахнуло ароматным дымом. Его медленные накаты заглушали притаившуюся в старом дереве гнилостную истому. Из сеней, разувшись, ребята вслед за старушкой прошли в горницу.
Высокая беленая печь ровным выступом вдавалась в узкое пространство, отделяющее сени от жилой комнаты. Под ноги Иннокентию легла полосатая дорожка. Полы если и красились, то несколько десятилетий назад. Грубые, хотя и тщательно вымытые доски широкими ребрами выходили из-под войлочной дорожки. Справа темнел прогал «ванной комнаты». Умывальник, два ведра и несколько полок. Протиснувшись между печью и этим банным уголком, Иннокентий, Галина и Валентин проникли наконец в горницу.
Им открылась чудная в своей буколической архаике картина: на старом-престаром диване сидел белобородый патриарх Микула, по углам, кто – на кровати с панцирной сеткой, кто – на низких табуретах, кто – на колченогих стульях, – его «невесты». Все старухи с возрастным промежутком в пять-десять лет, кроме одной – относительно молодой сухощавой бледнолицей женщины с маломощной грудью и выступающими в вырезе широкой ситцевой кофты ключицами. На головах у старух пестрели платки, юбки длинными куполами расходились от их потучневших талий.
54 
