36 
– Что?
– Не звони, а?
– Почему это? Нет, Влад, и не проси. Меня тут же уволят, если узнают. Ты что, правил не знаешь?
Влад понял, что больше не может медлить. Уговаривать своего друга, пусть даже лучшего и в конечном итоге все равно согласившегося бы на уступку, не представлялось возможным. Внутри все кипело, секунды шипели каплями расплавленного олова. И, быть может, пока он тут разглагольствует, его Наташа…
Фокин тем временем повернулся к нему спиной и поднес к уху мобильный. Влад, решительно выдохнув, поднял руку, будто собирался дружески хлопнуть друга по спине, но в последний момент его ладонь изменила направление движения и жестким ребром ударила Фокина в основание черепа.
Тот даже не охнул – просто снопом осел на землю, выронив так и не задействованный телефон.
– Извини, Афоня, – пробормотал Свиридов. – Но иначе нельзя.
Громадный пес-сторожевик оскалил мощные желтоватые клыки, но Влад осторожно опустился перед ним на корточки и положил руку на мощный загривок:
– Спокойно, Фердинанд, спокойно. Ты что, меня не узнал? А Фокин просто прилег отдохнуть. Он вообще любит поспать. Особенно когда плотно поужинает под водочку. Так что успокойся, лохматый. Видишь, какая хорошая ночь? Люди тоже хотят спать, как и вы, собаки.
Выговорив эту убалтывающую злобное животное чушь и добившись, чтобы Фердинанд, пес из конторы Липского, узнал своего, Влад оттащил в непроглядную тень под раскидистым деревом обмякшее громадное тело Афанасия, бормоча:
– Ничего… Через пятнадцать минут очухаешься и будешь как новенький.
В тот момент, когда он произносил эти слова, откуда-то сбоку до него донесся негромкий всхлип ужаса, и Свиридов, резко выбросив вперед руку в инстинктивном охранном движении, доведенном до автоматизма, угодил в лоб вышедшему из густого кустарника прямо на него долговязому парню в болтающейся на худой костистой фигуре толстовке. Парень на ходу застегивал ширинку и явно не относился к охране, потому что «залип» от одного касания Влада и повалился на аккуратно выстриженный газон.
Его губы посерели, затряслись, а потом вышлепали дрожащее:
– А… он как же?
Дрожащий палец анемично завис в направлении греющегося под луной Фокина.
– Ничего с Афоней не случилось, – холодно сказал Владимир и хлопнул парня по затылку ладонью. – Утомился он просто. Можешь провести меня в дом?
– М-могу… Но вы…
– Никого я не трону. Просто не хочу заранее беспокоить хозяев. Пусть будет сюрприз. Так поведешь?
Парень, казалось, был дико напуган. На его лбу выступил пот, он что-то неразборчиво забормотал, и Свиридову пришлось ткнуть его носком туфли в бок, чтобы выцедить из него мало-мальски дохожее:
– П-п… проведу? К Валентину Адамовичу? Но ведь… ведь вы киллер?
– Какой я тебе киллер, болван? – резко оборвал его Свиридов. – Я тут работаю! Смотри, вон Фердинанд сидит спокойно и ничего мне не делает. Потому что знает меня. А если бы я сюда с улицы вломился, он бы мне давно в глотку вцепился. Злобная скотина. Сечешь?
– Се-ку, – выдавил тот, и на Влада глянули два моргающих перепуганных глаза. – Только вы меня не трогайте. Хорошо?
– Не трону. Слово, – с легким презрением выговорил Свиридов и едва удержался от того, чтобы не пнуть этого размазню в бок. Его лихорадило от возбуждения, голову время от времени прихватывало туманом и головокружением.
– Тогда я вас проведу через другой выход. Я тут все хорошо знаю. Сам строил…
– Вот и чудно, – сказал Влад, а потом, припомнив персоналию из любимых словечек жены, добавил: – Растрелли ты наш.
Загородный особняк Горина изрядно походил на мрачный особняк девятнадцатого века с какой-нибудь глухой окраины Лондона, где жители уже после восьми запирались за крепкими дверями и непроницаемыми ставнями. Дом был обнесен высоченным металлическим забором с острыми бронзовыми навершиями, выполненными в виде наконечников стрел.
Свиридов вспомнил: гостеприимный и радушный владелец этой мини-крепости не удовольствовался абсолютно неприступным видом ограды и на ночь пропускал через нее ток высокого напряжения. Слабо освещенный неярким светом фонаря в нескольких метрах от передней стены, дом казался заброшенным, глухим и мрачным. Словно могильный курган.
Свиридова начала бить мелкая дрожь – от огромного мрачного строения исходила глухая угроза.
Высоченная стена с узкими, встроенными на манер бойниц окнами, из которых, казалось, вот-вот просунется дуло «калькулятора для окончательных расчетов», была увита плющом, а в живой занавеси просматривалась огромная, метра два с половиной, стальная дверь, окрашенная в красновато-бурый, керамзитового оттенка цвет.
36 
