Особенно,... 
85 
– Ну, знаешь, – возмутился Гвейран, – если бы сегодняпо позициям ещё и авиация работала, мы бы точно среди этих, – он кивнул под ноги, – лежали.
– Тьфу-тьфу! – Тапри суеверно, не стесняясь, плюнул дважды себе под ноги и неумело, не в том порядке, осенился четверным знамением.
Цергард рассмеялся:
– Ты бы выбрал что-то одно! Знаешь, как церковные говорят? «Праведникам – вера, грешникам – суеверие». В другой раз станешь плеваться на людях, все сразу поймут, что никакой ты не монах. Тут нам и конец придёт.
Тьфу-тьфу! – отшатнулся от его слов агард, будучи пока не в состоянии реагировать здраво, и Эйнер махнул на него рукой.
… Они шли, шли и шли. Удивительно, но кругом не было ни души, совершенно мёртвая местность. Ни патрулей, ни дозоров. Таиться не приходилось, шли в полный рост… хотя, какое там «шли». Плелись, еле ноги передвигая, засыпая на ходу. Наступил первый восход, затем второй. Ночной холод уполз в топь, уступая место весеннему теплу. Светила припекали, грязь стала подсыхать, отваливаться корками с одежды, сыпаться с волос в глаза, больно стягивать кожу. А они всё не останавливались, молча, из последних сил двигались вперёд.
Наконец Тапри просто свалился от изнеможения, так и не проронив ни слова.
Цергард Эйнер озадаченно посмотрел на его распростёртое тело. Пробормотал неразборчиво и бессвязно:
– Да? Ну, ладно, раз так… – и плюхнулся рядом.
Гвейран последовал их примеру, во весь рост растянулся во мху (по внешнему виду больше похожем на рыжую плесень) и смежил веки. И тут же почувствовал, как горит огнём лицо под слоем грязи.
Пришлось вставать. Тратить запас питьевой воды он не решился, к счастью, шагах в тридцати отыскалась глубокая лужа, и вода в ней выглядела более ли менее чистой. Он с наслаждением умылся сам, наполнил пластиковый пакет, тряпкой оттёр лицо и руки до локтя спящему мёртвым сном Тапри, залил его ссадины красным спиртом. А потом и Эйнера привёл в порядок, обнаружив, что тот валяется ко всему безучастный, и заниматься гигиеническими процедурами явно не собирается.
Против мытья и санитарной обработки Верховный цергард Федерации не возражал, он вообще ничего не говорил, только морщился, когда вода попадала в нос или затекала в рукав. В глубине души ему нравилось, что кто-то о нём заботится, слишком редко такое с ним в жизни случалось. По-хорошему, надо было бы встать, самостоятельно помыться, заняться едой. Потому что пришелец Гвейран тоже устал, и вообще не обязан их обихаживать. Но так не хотелось шевелиться, так хорошо было просто лежать на припёке, ничего не делая, ни о чём не думая, что он решил простить себе эту слабость. «В следующий раз, – сказал он себе, усыпляя совесть, – пусть отдыхает он. А теперь – я. По-очереди». Совесть охотно заснула, и он сам вместе с нею.
Проснувшись же, обнаружил, что инопланетный спутник их растопил сухим тростником маленький костерок, испёк несколько клубней хверсов и пытается накормить адъютанта Тапри. А тот упирается. У цергарда упало сердце. Ведь следил он, очень внимательно следил, учёный собственным горьким опытом, съедает ли Тапри свою дневную норму. Неужели, проворонил?! Этой беды им только и не хватало!
– Ешь, кому говорят! Немедленно! – резко приказал он в надежде, что условные рефлексы победят физиологию.
– Слушаюсь! – от неожиданности подскочил адъютант, обернулся удивлённо, увидел напряжённое, встревоженное лицо своего командира, и сообразил наконец, чего это вдруг к нему пристали с едой.
– Нет, вы не думайте, – принялся уверять он, – я не того… Просто аппетита нет после ночи, а так-то я могу, вот, – в качестве доказательства он принялся грызть горячие клубни: один, второй, третий… Так легко пошло – сам не заметил, как съел все три порции: и собственную, и две чужих! Вот ужас!
Белое до синевы лицо юноши залилось краской, он поднял на спутников полные раскаяния глаза – и обнаружил, что те сидят рядышком, улыбаются и смотрят на него с умилением, будто любящие родители на неразумное и капризное чадо. И цергард Эйнер, и наблюдатель Стаднецкий в особенности в богов Церанга не верили, но в тот момент оба готовы были петь хвалу Создателям. Обоим – и урождённому землянину, и коренному церангару – только что пришлось испытать ужас от одинаковой мысли: что может быть глупее и несправедливее – пережить страшную огневую атаку, чудом выжить под отвалом смертоносного «болотного танка», и когда все страсти останутся позади, помереть от голодной анорексии! Разве мыслима такая подлость?! К счастью, тревога оказалась ложной, и за такую радость они готовы были заплатить много больше, чем по два клубня печёного хверса с носа.
85 
