80 
– Скажите. А тогда, тридцать лет назад, вы не могли это предотвратить?
И что он должен был ему ответить?
Он и сам много, много раз думал об этом – когда вырывал разлагающийся трупик ребёнка из рук обезумевшей от горя матери, когда сгружал в топь знакомых и незнакомых мертвецов, когда резал без анестезии размозженные конечности и ушивал вывалившиеся кишки… И когда отбирал пробы из озёр и рек, в надежде обнаружить хоть что-то живое в той изумрудно-радиоактивной воде, и когда препарировал странных, многолапых и многоголовых тварей, непонятно от какого биологического вида народившихся – он тоже думал об этом: почему не предотвратили? «Каждая разумная раса должна пройти свой собственный, уникальный путь исторического развития, и никто не может отнять у неё данного права, даже во имя достижения самой благой цели» – говорил себе мудрым кабинетным голосом землянин Стаднецкий, цитируя хрестоматийный «Кодекс невмешательства». Но церангар Гвейран возражал на это со злостью: «Мёртвым права не нужны!»
…Он ответил честно, но нехотя и уклончиво: промямлил, помычав предварительно:
– М-м-м… Ну-у… Теоретически, конечно, могли.
– Тогда почему?… – пошептал цергард с замирающим сердцем, он чувствовал, как внутри него всё холодеет от непонятного страха услышать ответ.
– Видишь ли… – Гвейрану было стыдно и больно, он не смотрел им в глаза. – Короче, это было бы вмешательством. Противозаконным актом, нарушающим ваши права, – и он вкратце изложил содержание пресловутого «Кодекса», стараясь, по возможности, сгладить места, звучащие особенно дико и нелепо посреди гибельных топей Церанга.
Агард Тапри сидел, скорчившись, зябко натянув на плечи брезент, и таращился на Гвейрана с какой-то даже опаской, будто на умалишённого. Он не умел оперировать глобальными гуманистическими идеями, ему казалось, пришелец несёт какую-то несусветную чушь, как у него только язык поворачивается? Эти подлые, подлые твари, видели, как умирают люди, как гибнет целая планета, они могли остановить её уничтожение – но не захотели, только смотрели со стороны, изучали, будто жаб в лабораторном садке… Разве можно после этого иметь с ними дело?
Цергард Эйнер был спокойнее, он уже знал, чем оборачивается порой абстрактная добродетель и забота о всеобщем благе, куда именно ведёт дорожка, вымощенная благими намерениями. Он выслушал пришельца до конца, а потом задал очередной вопрос.
– Представьте себе. Дерутся два психа. Того гляди, поубивают друг друга, и дом в придачу сожгут. Разве не долг каждого здравомыслящего человека, обладающего достаточными физическими возможностями, их разнять? Или надо предоставить их самим себе, пусть реализуют своё право на индивидуальность?… – он смолк, сознавая, что говорит зря, и слова его наивны, потому что какое, по сути, дело обитателям дальних планет, носителям высшего разума, до чужих проблем? Чего ради брать на себя лишние хлопоты, если иного интереса, кроме чисто научного, у них на Церанге нет? Это, ужасно, но вполне резонно и практично с государственной точки зрения, будь она неладна…
Вот только захотят ли онипомочь теперь, не идёт ли их с Гвейраном план в разрез со страшным Кодексом?
– Теперь другое дело! – поспешил заверить доктор, – Теперь онине отвертятся. Контактсостоялся, пусть по инициативе Церанга, а не Земли – это уже неважно, главное, вы перестали быть изолированным миром, перешли в новую фазу развития. Будет официальное обращение с просьбой о помощи. Его не смогут проигнорировать, потому что в силу вступят совсем другие юридические отношения.
И тут не выдержал Тапри. Он вскочил, наплевав на холод, наплавав на опасности быть замеченным с дороги, и закричал отчаянно, плачущим тонким голоском, срывающимся на визг:
– Ну почему?!! Почему вы, лично вы, не удосужились УСТАНОВИТЬ ЭТОТ КОНТАКТ РАНЬШЕ?!! Ведь тогда…
– Уймись и ляг, – велел цергард Федерации строго. – Или я спрошу тебя, почему, к примеру, ты лично до сих пор не удосужился пристрелить соратника Ворогу, ведь тогда всем в Арингораде стало бы много легче жить.
Не столько повинуясь приказу, сколько сражённый последним утверждением, никак не укладывающимся в его представления о жизни, Тапри заполз под брезент и утих. А цергард Эйнер нашёл в темноте руку пришельца, и впился в неё ледяными пальцами, словно опасался, что отберут.
80 
