53 
Он настолько уверился в гибели Удальцева, что принялся в уме составлять письмо к его бедным родителям в Китеж. Выходило очень трогательно — это вам не казённую бумагу кропать, это Роман Григорьевич умел. К счастью, старания его пропали даром — Удальцев обнаружился в собственной комнате, в состоянии плачевном, но, безусловно, живом, ведь у покойников не заведено чихать и кашлять. Обрадованный Ивенский поручил слабо сопротивляющегося подчинённого заботам отцовского кучера Фрола: пусть перевезёт на Великую, велит разместить в гостевых комнатах и пригласить лекаря или, там, знахаря какого — а сам скорее вернулся на службу в извозчицких санях, чтобы подальше от лекарей и знахарей…
Вот и возникло новое срочное дело.
Караулила ночью гончая, или нет, Удальцев сказать не мог. Утомлённый канцелярским трудом, уже не вполне здоровый, он тоже о ней позабыл и проспал всю ночь, не сделав к стыду своему, никаких наблюдений. Роман Григорьевич даже не думал его в том упрекать, но и беспокоиться из-за гончей больше не желал. Вопрос следовало решить окончательно, и без визита к господину Кнупперсу было не обойтись… или нет! Обойдёмся на этот раз.
— Отправишься в Оккультное собрание, — велел он рассыльному, — передашь ответственному секретарю, Кнупперсу Стефану Теодоровичу, чтобы явился незамедлительно для допроса, иначе будет доставлен силой.
— Ох, ваше высокоблагородие, а он меня за такие вести в гада ползучего не обратит? — озаботился рассыльный. Бывалые люди служили в Особой канцелярии, но есть вещи, способные устрашить и самых отчаянных.
— Не посмеет! — отмахнулся Роман Григорьевич бессовестно. Уверенности в собственных словах у него не было никакой, просто судьба рассыльного его мало занимала.
Стефан Теодорович, напуганный и злой, явился незамедлительно, гораздо раньше, чем вернулся рассыльный (к слову, целый и невредимый). Оно и понятно, тот верхом добирался, а Кнупперс только накинул шубу и переместился через портал прямо к парадному подъезду.
Сначала он долго отпирался: я не я, и нежить не моя! Ещё и угрожать пытался. Роман Григорьевич терпел-терпел, думал-думал, кого бы позвать: заплечных дел мастера для допроса с пристрастием или милейшего Аполлона Владимировича, чтобы побеседовал с подследственным по-свойски, как маг с магом? Потом наскучило колебаться, пригласил обоих. При виде дюжего молодца с дубинкой и злорадно ухмыляющегося коллеги господин ответственный секретарь сразу сник и сознался: да, было дело, гончую создал и организовал тайное наблюдение за представителями власти. Но разве ж он при этом умышлял чего дурного? Нет, не умышлял! В магическом сообществе случились трагические утраты, и оно, сообщество это, всего лишь хотело знать, как продвигается следствие… Нет, мы и не думали господ агентов волновать, они и знать ничего не должны были, сами удивляемся, отчего нежить позволила себя заметить!.. Незаконно? Разве? Ах, мы не знали, ах мы больше не станем, ни-ни! Платок? Какой платок? Ах, платок! Да вот он, пожалуйста, забирайте! Зачем нам чужие платки? Гончая? Нет, не явится больше, не сомневайтесь. Она истаяла почему-то, пф-ф-ф, в дым! Нежить, что с неё взять?
Кончилось тем, что Роман Григорьевич его отпустил на все четыре стороны, назначив положенный штраф и связав, при помощи мага, клятвой, что впредь не станет вмешиваться в ход расследования убийств, и тем более, расследованию этому препятствовать. Аполлон Владимирович остался недоволен таким исходом.
— Очень уж вы либеральны, господин Ивенский, — поморщился он. — Следовало бы за решётку мерзавца посадить дней на десять, чтобы другим неповадно было лезть в дела Особой канцелярии. Есть у нас специальная камера для моих коллег, давненько пустует что-то… — похоже, не жаловал господин Мерглер своих коллег, ох, не жаловал!
Роман Григорьевич отговорился тем, что на момент организации слежки они с Удальцевым ещё не в Канцелярии состояли, а при Сыскном. На самом же деле Кнупперс ему просто надоел до страсти, захотелось спровадить с глаз долой.
Итак, со вторым делом было покончено — отчасти. Оставалось ещё проверить господина ответственного секретаря на предмет связи с Лондоном или Лютецией. Хоть подозрения Удальцева и представлялись Роману Григорьевичу беспочвенными, игнорировать их полностью он не собирался, ведь чем леший не шутит? Просто сегодня он ни видеть, ни слышать Кнупперса больше не мог, ни думать о нём не желал. К тому же, после допроса в Особой канцелярии маг наверняка притихнет, затаится, и уличить его будет не в чем. Нет, пусть прежде успокоится, потеряет бдительность, тогда уж им и займёмся вплотную. А пока…
53 
