Последние отзывы

  55  

Обнадёженный таким образом Ивенский поехал на Боровую. На душе его было тревожно. Во-первых, взволновали зловещие слова Орлина о беде, которой не ждали — похоже, дело было много серьёзнее, чем казалось вначале. Во вторых… Не то чтобы он боялся призраков. Совершенно он их не боялся. Не надо думать, что эти бесплотные создания водились исключительно на Капищах и в подобных «дурных» местах. Да что греха таить, едва ли не в каждом старинном московградском доме обитал свой призрак, а то и не один. В самом Кремле, в царских палатах их счёт вели на десятки. Поговаривали, что и в Пальмире не лучше дела — дескать, там сам Павел является по ночам, посиневший и страшный… Так или иначе, владельцы домов о призраках своих предпочитали помалкивать. Ведь с каждым привидением связана своя история, в подавляющем большинстве случаев, нелицеприятная: убийство, самоубийство, вытравленный плод… Кто захочет выносить сор из избы?

К слову, был свой призрак и у господ Ивенских. Правда, не в доме, а в одном из поместий под Тверью. Роман Григорьевич не раз бывал там в детстве, и призрака бегал смотреть на жальник, ^[27]хоть папенька и запрещал строго-настрого. Но опять же, запрещал не из страха перед потусторонним, другая была причина.

Призрак этот при жизни был из числа ивенских кабальных мужиков, звали его Сидор, по прозвищу Охальник. Работал в кузне — мехи раздувал, на большее ума не хватало. Зато голосище имел, как у дьякона византийской веры. Однако, пел он этим своим голосищем отнюдь не божественное, а такое, что при бабах и малых детях даже шёпотом произносить нельзя, чтоб не вышло беды. Сколько раз его добром просили — не пой, сколько раз собирались мужики да отхаживали его дубиной. Всё равно пел, окаянный. Как хмельную чарку пригубит — так и заголосит, хоть уши затыкай всем селом. И голосит, и вопит, пока в канаву не свалится и не заснёт. Так и заснул, и не проснулся однажды по зимнему времени — замёрз. Все мужики стояли как один: сам замёрз, никто ему не помогал. И старыми богами в том клялись, и на церковную маковку крестились. Тут же и зарыли покойника, где лежал — во рву у дороги.

С тех пор и пошло: как на небе полная луна — сидит призрачный Сидор Охальник на могильном своём бугорке и орёт непотребное так зычно, что при западном ветре и в господском доме слышно, а все псы в округе ему подвывают. Стыда не оберёшься! Уж сколько ведунов да колдунов приводили на ту могилу, сколько учёных магов господа приглашали из города — не счесть. Ни один не сумел успокоить «замёрзшего спьяну» Сидора!

Кончилось тем, что господа в тверское имение почти перестали наезжать: ну, что это такое — и гостей пригласить неловко, и молодой барин успел набраться лишнего…

А к чему мы это всё рассказываем? Да к тому, что с беспокойными мертвецами Роман Григорьевич свёл знакомство ещё в детстве, с тех пор относился к ним вполне равнодушно. И всё же мысль о том, что ему предстоит провести не один час в пустом доме, где совсем недавно пролилась кровь, роясь при этом в чужих, притом магических вещах, душу как-то не грела. С помощником было бы веселее. Но не дожидаться же, пока поправится Удальцев? Городового, что ли, с собой прихватить? Ну да, и будет он, маясь от безделья, слоняться по дому, грохотать сапогами, хватать что не просят ручищами и раздражать своим скучающим видом… Нет, лучше обойтись без посторонних.

Сорвав с дверей сургучную печать, Роман Григорьевич решительно шагнул в переднюю.

Осиротевший дом стоял холодным и тёмным — печи не топились, шторы на окнах были опущены, чтобы с улицы не таращились зеваки, и воры не могли приглядеть, что плохо лежит. Пахло как в погребе, углы промёрзли так, что покрылись инеем до самого потолка. Колдовские зелья и настои в бутылях и флаконах замёрзли, расколов стёкла свих вместилищ. Настанет тепло, и растекутся по стеллажам ядовитые лужи, упадут на пол ядовитой капелью, сольются, перемешаются, и что родится из этой немыслимой смеси — одни боги ведают! «Белозёр — остолоп! — подумал Роман Григорьевич с раздражением. — Велено же было, позаботиться о магическом имуществе. Так-то он позаботился! Ах, никакого порядка в нашем ведомстве, обо всём приходится думать самому! Придётся теперь привлекать Мерглера, чтобы навёл здесь порядок, зелья во что-то собрал, пока не растаяли…» — от этой мысли настроение испортилось окончательно. Вдобавок, из тёмного холодного угла вылез закутанный в кусок стёганого одеяла домовой, принялся плакать, жаловаться на горькую судьбину и канючить хлебушка.

  55