125 
— Доброй ночи… Урфин. Безмерно счастлив увидеть вас.
— Не могу сказать о себе того же.
— Позвольте представить свою дочь Амелию…
Она и вправду столь хороша, как о ней говорили. Вот только взгляд на этом детском личике знакомый до безумия. Тисса беззвучно вздохнула: вот бестолковый ребенок.
— …и просить вас уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.
— Я спешу.
— Леди нас простит. Верно?
Простит, конечно. Она всех прощает. И шелковая ладошка выскальзывает из пальцев. Во взгляде растерянность, и Урфин не выдерживает, касается мизинцем носа.
— Я скоро, радость моя. Никуда не уходи.
Главное, из поля зрения не выпускать, потому что неспокойно. Слишком много вокруг… всяких. Смотрят. Раздевают глазами. И руками не отказались бы, появись такая возможность.
Лорд Андерфолл не исключение.
Он немолод. Толст. Три подбородка на кружевном жабо. Щеки обвисли, налились краснотой, которая говорит, что с сердцем у лорда нелады. На лбу и веках — красные веточки сосудов. Виски блестят испариной. Губы лоснятся.
Но лорд богат. Он не боится демонстрировать богатство. Бархат и парча. Золотое шитье. Широкая цепь с медальоном, центр которого украшает огромный рубин. И цепи поменьше, пришитые к сюртуку. Перстни. Браслеты. И лорнет на ручке из слоновой кости.
Лорнет прижимается к глазу, лорд выдыхает, облизывает губы, восстанавливая утраченный их блеск, и признает:
— А девушка весьма… недурна, ваша светлость. У вас хороший вкус.
— У меня хороший удар и слабые нервы.
Дребезжащий смех и покачивание пальцем. Урфина принимают за ребенка? Думают, что он шутит?
— Быть может, она подходила вам раньше, но сейчас все изменилось…
Амелия обходит Тиссу по кругу, неторопливо, не столько разглядывая ее, сколько показывая себя. И останавливается так, чтобы заслонить от Урфина.
— …и вы должны согласиться, что…
— Я вам ничего не должен. И позвольте сберечь наше общее время. Я не приму ваше предложение.
— Вы его даже не выслушали.
— Нечего слушать. Да, я теперь третий в книге лордов. В перспективе стану вторым. Вас это вполне устроит, потому что, в отличие от Кормака, вы мыслите здраво. Выдать вашу дочь за Кайя не выйдет, а за меня — вполне. Конечно, она и в его постель забраться попробует. Попозже, когда меня приручит. А она уверена, что приручит всенепременно.
Андерфолл крякнул и переложил лорнет из правой руки в левую. А ладонь вытер о бриджи.
— Вы еще так молоды, а уже так циничны…
Урфин счел это за комплимент.
— Но согласитесь, что титул — ничто без поддержки. Вам она пригодится. Я богаче многих мормэров… и не менее влиятелен. Вы же понимаете, что деньги дают многое.
Например, ощущение безнаказанности. Урфин проходил это на собственной шкуре. И шрамы свербели, напоминая, что шкура не желает повторения урока.
— Ваша девочка хороша, но и что? Ни имени. Ни рода. Ни голосов в Совете, которые станут голосами дома Дохерти. Насколько я помню, у их светлости сейчас большие затруднения с некоторыми… проектами. Они выглядят разумными. И я с радостью поддержу их… не только я…
Почему они все считают, что Урфина так легко купить? И цена все та же: деньги и власть. Власть и деньги. Одно ради другого в вечном круговороте.
— Я даже готов компенсировать девочке причиненные неудобства. Подыщем ей мужа… с хорошим приданым это будет несложно сделать. И потом, вам ли с вашей репутацией не знать, что свадьбой жизнь не заканчивается. Амелия далеко не глупа. Она не будет лезть в дела мужа.
У нее собственные найдутся, и от Урфина потребуется лишь ответная любезность — не вмешиваться.
— Если же вас волнует мнение лорда-протектора, то уверяю, он по достоинству оценит мою поддержку.
— Я не думаю…
— Вы не думаете. — Лорд Андерфолл вздохнул, и массивный живот его от этого вздоха затрясся, ткань сюртука затрещала, грозя выпустить высокородные телеса на всеобщее обозрение. — В том и дело, что вы не думаете о последствиях. Вы позволяете эмоциям брать верх над разумом. Симпатичная мордашка надоест, а вот деньги и связи не обесценятся. Поэтому, прежде чем делать что-то, дайте себе труд оценить последствия поступка. Хотя бы раз в жизни.
Юго гладил ледяного медведя. Прозрачное тело его плавилось, и зверь исходил на слезы, которые стекали в серебряную чашу. В чаше плавали живые кувшинки, белые звезды, которым суждено было замерзнуть в ледяной воде.
125 
