43 
– Они тебе поверили?
– Полагаю, да.
– Тебя могли привлечь к ответственности.
– Но не привлекли.
– Ты могла бы обвинить меня во множестве преступлений, Эйслин. – Ее имя, произнесенное вслух, заставило вздрогнуть их обоих. Они пристально посмотрели друг другу в глаза, потом отвели взгляды. – Почему ты не сказала им правду?
– Какой в этом был смысл? – Она встала и нервно заходила по кухне. – Я была в безопасности. А ты вернулся в тюрьму, тем или иным способом.
– Но тебе… причинили вред.
Эвфемизм, не обманувший ни ее, ни его. Они оба понимали, что при желании она могла обвинить его в изнасиловании, и его, скорее всего, признали бы виновным. Ее слово против его – но кто ему поверит?
– Царапина на руке была поверхностной. Кроме того, это же не ты меня поранил. – Они понимали, что он имел в виду не царапину, но им казалось благоразумным притвориться, что именно ее. – Я считаю, что зря тюремное начальство не дало тебе повидаться с дедом. В моих глазах твой побег оправдан. Вред никому не причинен. Правда.
– И никто тебя не хватился?
Ей стоило больших усилий поступиться гордостью, но она ответила правду:
– Нет.
Она вернулась домой, как только ей разрешила полиция. Пресса при аресте не присутствовала, так что никто не узнал, что она была замешана.
– А сотрудники твоего бизнеса? – спросил он.
– А что с ними?
– Ты сказала, что они тебя хватятся.
– Естественно, я это сказала.
– Ох, – он огорченно тряхнул головой, – значит, нет никаких сотрудников.
– Тогда не было. Но сейчас я наняла двоих.
Он усмехнулся:
– Не волнуйся. На этот раз я не собираюсь направлять на тебя нож.
Эйслин улыбнулась в ответ, потрясенная его красотой. Первый шок прошел, и она впервые смогла как следует его рассмотреть. Волосы спереди подстрижены, но по бокам и сзади спускаются ниже плеч. На бронзовой коже никаких следов тюремной бледности. Спроси она, каким образом, он бы мог ответить, что каждый день бегал в тюремном дворе. Он наворачивал круги, пока не пробегал нужное количество миль, что немало способствовало его прекрасной физической форме.
В правом ухе по-прежнему блестела серебряная сережка. А крестик все так же покоился в темных волосках на его груди, которую она видела в распахнутой рубашке. Джинсы и рубашка были явно новыми. Наверное, его мать и Джин принесли их ему специально перед освобождением. Она отметила уже знакомые ковбойские сапоги и бирюзовый пояс на стройной талии.
– Ладно, – произнес он, поднимаясь на ноги, – я обещал, что зайду ненадолго. Я только хотел поблагодарить тебя за то, что ты не стала добавлять мне неприятностей.
– Не о чем было беспокоиться.
– Я думал написать тебе, но мне хотелось поблагодарить лично.
Господи, насколько были бы целее ее нервы, если бы он прислал свою благодарность по почте!
– Я рада, что тебя выпустили.
– Не люблю быть у кого-то в долгу, но…
– Ты мне ничего не должен. Я поступила, как считала правильным. И ты тоже.
– Все равно спасибо.
– Пожалуйста, – сказала она, надеясь, что на этом они закончат.
Она проводила его в прихожую.
Лукас страшился их встречи, не представляя, как она отреагирует, когда увидит его. Он не стал бы ее винить, если бы, открыв дверь, она закричала от ужаса.
В тот вечер он в отчаянии влез к ней в квартиру, пытаясь найти приют и пищу. Отчаяние заставляет людей делать то, что в обычной ситуации они никогда бы не сделали. Например, не стали бы брать в заложницы ни в чем не повинную женщину-англо. Для него все еще было непостижимо, почему она не заставила его заплатить за это.
Но сейчас, уже выполнив свою миссию и поблагодарив ее, он не хотел уходить. Странно. Он-то считал, что, сказав то, что должен был сказать, он сможет оставить Эйслин Эндрюс в прошлом и закроет эту страницу своей жизни.
Ему ужасно не хотелось признаваться даже самому себе, что он думал о ней, пока был в тюрьме. Прошло уже много месяцев с того утра на горной вершине. И ему все еще с трудом верилось, что она действительно отдалась ему. До побега ему было все равно, с кем спать. Подходила любая, и точка.
Но после побега предмет его желаний обрел лицо, имя, голос и запах. И все это принадлежало Эйслин. Много ночей, лежа в одиночестве на узкой тюремной койке, он убеждал себя, что она просто плод его воображения и на самом деле не существует.
43 
