67 
Заткнись! Заткнись! Были бы руки свободны, сам бы сердце выдрал, только бы оно заткнулось.
Стучит. Требует присоединиться к песне. Ставит клеймо на Персивале, отделяя его от прочих.
Дергается лейтенантик, шлепает губами, а Персиваль его не слышит. Только не слыша, все равно понимает:
— Сделай что-нибудь! Ты же клирик! — на белой щеке пылает клеймо, алое, как глаза лейтенанта. И Персиваль, не желая глядеть в глаза, пялится на клеймо.
В Персивале не осталось веры, а значит и силы. Ее и не было никогда. Умение было. Притворство. Везение. Все закончилось. Жизни и той на пару строк всего.
Чего теперь плакаться?
Чего дергаться?
— Прими… — шепчет кто-то сквозь строки песни. — Признай. Ты мой.
У Кали-Хамунды лик Богоматери.
Тхаги поднесли джемадару череп-чашу. Он выпил и тут же повалился на спину, судорожно хрипя.
Первородный поток обновления,
я призываю богиню разрушения.
Старика подняли за ноги и быстрыми движениями вскрыли яремные вены. Черная кровь расплавила камень, и джемадар раззявился в беззвучном крике. Клыки его были желты, а язык — черен.
О Хере Махакали, Хайль!
Капалина.
Капрала забрали. Вздернули и тоже по горлу полоснули, смывая черное алым.
— Сделай же… — визг лейтенанта ударил по ушам. И клеймо на щеке вспыхнуло третьим глазом, ее меткой, ее благословением.
Каласамкарсини,
Дурга,
Лейтенанта забрали. Подвесили вверх ногами и отступили. Тхаги окружили дохлого старика, вставили в дыры на шее длинные трубки, которые протянули к лейтенанту. Тот ерзал, что гусеница над костром, да только Персиваль знал — ни хрена у него не получится.
Она не позволит.
Махадэви,
Бхавани,
И у Персиваля не получится.
Все сдохнут.
Бхаирави
Плясал лейтенантик на нитке-веревке, лилась кровушка по трубкам, набухал соком новой жизни джемадар.
А в груди Персиваля клокотала песня чужих слов, и тишина вокруг не оставляла шанса ее не слышать. Уже и слова непонятны, но не отпускают.
Sa etan panca pasun apsyat —
purusam, as'vam, gam, avim, ajam…
Взмах, и голова лейтенанта полетела аккурат между растопыренных ляжек богини… и благословенный выстрел разломал тишину.
И выстрелом же хрустнула, раскалываясь, доска в костре.
— Тебя спасли? — идиотский вопрос, но чтобы не вернулась тишина, Персиваль ответил:
— Как видишь.
— Они… те жрецы… они были… вампирами?
Еще один идиотский вопрос.
— Были.
Дорри замолкает. Ну какого он молчит? В кои-то веки его болтовня нужна Персивалю.
— Они другие, — наконец, произносит Дорри со скорбной физией. — Они не знают Бога.
Зато знают Богиню. У нее черное лицо с красными губами, три глаза и четыре руки. Ей служат тхаги и крысы. Она меч. Она яд. Она чума. Она судьба, а от судьбы не спрятаться за океаном. Персиваль это знает. Но чем знать, лучше пить. Иногда становится легче.
— И тот жрец… это не чудо. Обыкновенное переливание крови. Со старой вышел яд, а новая вернула жизненные силы.
Конечно. И полковой врач то же самое твердил. Да только повторять что-то не брался, поговаривали, что уже пробовал. Видать, не вышло.
И Дженни стояла перед зеркалом. На ней было новое платье — просто чудо до чего хорошее — и новые башмачки. Даже чулки и те новые! Серая горничная со скучным лицом, расчесав волосы — ох и пребольно же она их дергала! — закрепила локоны черными шпильками, и шляпкой соломенной прикрыла.
Ради шляпки Дженни готова была терпеть. Ну и конечно ради господина доктора, который ее спас. А в том, что он спас, Дженни не сомневалась. Она и раньше много слышала о девочках, что уезжали в Сити и там пропадали, или хуже того продавали свою честь, поддавшись на сладкие посулы, и становились теми, о ком приличные люди не упоминают.
Мама Дженни была очень приличной. И папа тоже. И Дженни сама. Она на посулы не поддавалась, ей, если можно сказать, вовсе никто ничего не сулил. Просто на вокзале, когда Дженни ошалевшая от шума, гама и дымной вони вагона, вывалилась на перрон, ее встретила миссис Лозе…
— Ты очень мила, — сказал доктор и, присев на корточки, поправил выбившийся локон. — Ты просто чудо как мила.
— С-спасибо, — Дженни до сих пор робела, встречаясь с ним. Нет, конечно не потому, что он вампир. Дженни не дурочка какая, чтобы вампиров бояться, просто… просто страшно вдруг становилось, что он передумает. Или что Дженни сделает чего-то не того и подведет доктора.
67 
