Последние отзывы

  93  

Ее подобрали и дали кров, а после выяснилось, что это — не за просто так.

— Я отдал сто фунтов. И после много раз по сто, возвращая тебя к себе прежней.

Уродуя. Разрезая душу, как резал тела, вытягивая жилы и сшивая наново, пока Алоизия сама не забыла, кто она.

— И разве теперь я могу смотреть на то, как ты уничтожаешь мною созданное?

— Я…

— Тихо, — он пальцем запечатал губы. — Не надо слов, в них нет правды. Лучше выпей.

Простая фляга в чехле из бычьей кожи. Запах крови и чего-то еще, что заставляет морщиться и отодвигаться.

— Я не хочу.

— Тогда мне придется убить тебя, — спокойно говорит он. — Морфинисты не отвечают за свои действия. Совершают ошибки. А за твои ошибки придется платить мне. И что мне делать, если создание подводит создателя?

— Но ты без меня не справишься!

…справится. План перешел на ту стадию, где мадам Алоизия не нужна. У него есть деньги. У него есть информация. У него есть возможность действовать, не прибегая далее к ее помощи.

— Не бойся. Это всего лишь лекарство.

Горчит сквозь кровь, и Алоизии приходится заставлять себя глотать. Лекарство? Пускай. Пусть думает, что ее можно вылечить, хотя она и не больна. Пусть пытается. Пусть даст время, а там уже…

— Умница, — он платочком вытирает ей губы. — А теперь ложись в кровать. Тебе нужно выспаться. Пара часов крепкого сна и будешь как новенькая! Это я тебе обещаю.

Он помогает лечь и заботливо накрывает одеялом. Сам садится в кресло, берет газету и снова перечитывает статью. А дочитав, снимает сюртук и широкий кожаный пояс. Разворачивает. Пробегается пальцами по рукояткам инструментов, останавливаясь на скальпеле.

Но сначала свечи. И кипа книжных страниц, устилающих пол. Пишущую машинку заменяет пара пухлых томов, обнаружившихся под кроватью. Черные обложки их выгодно оттенили печальный пурпур сердца…

Работал мужчина быстро. Менее чем через час он вышел из дому, так и оставшись незамеченным. Во всяком случае, служанки будут клясться комиссару, что никого не видели. Им поверят. Маленькую девочку, которая исчезнет в день убийства, объявят в розыск, но безуспешно.

А лорд Фэйр, проведя ночь в бессмысленном ожидании, под утро направился к дому мадмуазель Лепаж. Однако антрепренер мадмуазель, отдышливый мужчина неопределенного возраста, заикаясь, сообщит, что мадмуазель в срочном порядке покинула Сити.

И сей прискорбный факт лишь укрепит Джорджа в подозрениях.

— Глава 36. В которой Дориан Дарроу сражается с меланхолией и анализирует события

Я мучился. И бессонницей, и в принципе. Я мерил комнату шагами, считая их то вслух, то про себя. Я пытался отвлечься, хотя понимал, что попытки мои бессмысленны.

Два шага до стены. Сухая ткань гобелена и скользкие шкуры гербовых львов. Лилии желтые. Львы красные. Отражение в зеркале белое. Это не мое лицо. Это кто-то другой, притворившийся Дорианом.

Дарроу?

Хоцвальдом?

Кто я? Кем я вообще хотел быть? Механиком? Магистром математики? Тем, кто ремонтирует цирковых единорогов, часы и маслобойки? Берет деньги у женщины и делает эту женщину компаньоном?

Я ведь иного хотел. Мечтал. Планировал. Вот только планы эти были подобны рисункам на пыльной крышке рояля — достаточно взмаха тряпки, чтобы изменить.

Я сам тряпка. Нытик, не способный ни на что. Я ведь хочу вернуться! Всего-то и надо, что воспользоваться любезным предложением Ульрика. Титул снова станет моим. И Хантер-Холл. И Ольга… и Эмили, что бы она ни говорила.

Князь Хоцвальд имеет больше возможностей, чем механик Дарроу. И только такой безнадежный глупец, как я, мог думать иначе.

В конце концов, это справедливо.

Предопределено.

Невозможно.

Бесцеремонный стук в дверь прервал мои метания, и я совершенно не удивился, увидев на пороге Персиваля. О да, клирик-неудачник, тихий пьяница и, вероятно, игрок — вот компания, достойная меня. И я сам выбрал этот путь, так чего уж тут?

— Громко топаешь, — сказал Персиваль, разглядывая меня. А я в свою очередь разглядывал его.

Оба неудачники. Отщепенцы, только я — добровольно, а он — вынужденно. Еще несколько месяцев, и мы окончательно сроднимся в своем брюзгливом недовольстве жизнью. И будут ежевечерние посиделки, жалобы и тихая ненависть друг к другу.

  93