95 
— Она? Тогда понятно, отчего все криво. Бабьи придумки… а смысл какой? Или она сначала от тебя избавится, потом от братца твоего и…
Я ударил Персиваля. Точнее попытался, потому как он, ловко отклонившись, перехватил руку. И вторую тоже. Заставил опустить, сдавив лапищами, что клещами, и сказал:
— Ша. Не кипиши.
Не могу. И вырваться тоже. Хватка у бывшего клирика железная, хотя и держит он аккуратно. И его явное нежелание причинять мне боль лишь доводит до бешенства.
— Оказывается, ты у нас не только страдать умеешь. Спокойней, дружище Дорри, я просто думаю. За тебя, между прочим, думаю.
— Ты ошибаешься.
— Если это не твой братец, и не твоя сестричка, тогда кто?
— Не знаю!
— Узнай.
— Как?!
— Ну ты ж у нас умный, придумай, — Персиваль толкнул меня так, что я, пролетев через всю комнату, врезался спиной в злополучный комод. — Перестань сопли на кулак наматывать и вспомни, кому дорожку перешел. Знаешь, бывает ведь и так, что наступил на человечка, раздавил и дальше пошел, не заметивши… Только я тебе вот что скажу. Не копай далеко. Оно все обычно близехонько зарыто.
Он был прав. И не прав.
Кому я мог перейти дорогу? Ольга? Но она получила желанную свободу.
Ульрик? Нет, этот вопрос закрыт раз и навсегда. Я верю брату моему.
Эмили? Ей-то уж точно незачем желать моей смерти.
— А если не ей, то… — снова начал было Персиваль, и слова его заставили меня вздрогнуть.
Не ей!
— Помолчи, — попросил я, и он послушно замолчал. Я же, закрыв глаза, попытался воскресить в памяти встречу. Я стирал слова, сосредотачивая внимание на деталях.
Платье. Жемчуг в волосах… в детстве Эмили не любила жемчуг, потому что его надевают на похороны. Это еще ничего не значит. Веер в ее руках. Сами руки. Движения.
Выверенные. Точные. Слишком точные для живого человека.
И эта неуловимая странность позы. Вот Эмили говорит со мной. Я любуюсь ее лицом и не замечаю, что голова, шея, плечи неподвижны. Умение держать осанку в любой ситуации?
Возможно. Я ошибаюсь. Лучше было бы, чтобы я ошибался.
Вот она поворачивается ко мне спиной. Уходит. Ее локти прижаты к торсу, ее руки опущены, ее ладони прячутся в складках платья.
И это тоже неправильно!
И знакомо.
— Тот итальянец, помнишь? С которым ты дрался?
— Ну? — Персиваль был рядом. Я слышал дыхание и характерное поскрипывание пластин медицинского корсета, обонял запах перегара и табака.
— Что ты о нем знаешь?
Итальянец ходил точно так же, как Эмили, выпрямившись и прижав локти к бокам.
— Да я как-то с ним чаев не пивал, — голос Персиваля звучал неуверенно. И я испугался, что он не знает вообще ничего, и даже эта, вероятно несуществующая нить, оборвется. Но Персиваль продолжил: — Его карлик привел. Бат… Бот… на "Б", короче, его звали. И сказал, что итальяшка — циркач.
Цирк. Удивительный зверинец мэтра Марчиолло.
Мартышки с хрустальным шаром. Леопард в металлической чешуе. Сломавшийся единорог и лев, который не интересен, потому что слишком похож на живого.
Бакстер. Пропавшего механика звали Бакстером. И вполне вероятно, что человек в зеленом — служитель цирка, который хотел меня о чем-то предупредить!
Стоп. Все это слишком дико. Невозможно.
Но я видел льва и видел Эмили.
Резкие духи. Она изменила привычке, но это ничего не значит. Она… она просила меня больше не вмешиваться, но если все и вправду так, как кажется, то я не имею права не вмешаться.
Думай, Дориан. Думай!
Но единственная, пришедшая в голову мысль, была столь же бредовой, сколь и предыдущая.
Я смотрел в крысиные глаза. Я старался не моргать, и Ратт, почувствовав важность момента, старательно пялился на меня. Белые усы его чуть подрагивали, кончик носа шевелился, но больше ничего не происходило.
Но ведь там, в подвале, я сумел увидеть случившееся его глазами! И сейчас у меня получится.
Не имеет права не получиться.
Ничего.
От крысы пахнет сыром и хлебом. Передние лапы нервно царапают ладонь, задние по-прежнему неподвижны. Огрызок хвоста застрял между пальцами, но Ратта сие обстоятельство не беспокоит.
Его волную я. Ему кажется, что я безумен и, вероятно, в чем-то он прав.
— Не выйдет, — не без сожаления я положил крыса на стол.
95 
