94 
— Видел я как-то кошака, которому скипидару под хвост плеснули, — сказал Персиваль и поскреб щетинистый подбородок. — Ты на него похожий. Чего опять?
Ничего. Ровным счетом ничего, что заслуживало бы внимания.
— Уйди, — я попытался говорить спокойно, но голос все же дрогнул.
— Неа, — ответил Персиваль и, зайдя, аккуратно закрыл дверь. — Давай, дружище, выкладывай.
Дружище. Как далеко эволюционировали наши отношения.
— Ты мне не друг, — отчетливо произнес я, чувствуя, как нервно трясутся руки. — И я тебе не друг. Мы друг другу — никто.
— Кто бы сомневался.
Персиваль пошел на меня. Движения его приобрели нарочитую медлительность и некую текучесть, каковая предупреждала об опасности.
— Ты мне не друг. Никто никому не друг. Друзей вообще не бывает, дружище Дориан, — тяжелая ладонь легла на плечо. — Дружище — это так, словцо такое. Не мудаком же тебя называть? На мудака ты точнехонько обидишься.
Его улыбка была страшна.
— Отпусти. Я не хочу с тобой драться.
Не сейчас и не здесь. Господь всеблагой, ну почему сегодня все решили высказать свое нелицеприятное мнение на мой счет?
— А мы и не будем драться, — ласково заверил Персиваль. — Зачем оно нам?
Не знаю. Я уже ничего не знаю.
— У тебя бывало так, что… что тебе казалось, будто ты знаешь другого человека, как себя или даже лучше чем себя, а на проверку выходит, что…
— Что хрена ты не знаешь, а все, чего ты там себе знал — придумка.
Именно.
— С сестрицей свиделся, а она тебя послала и далеко?
Что ж, порой Персиваль был до отвращения прозорлив. К счастью, удовлетворившись кивком, он не стал выяснять подробности и, отпустив меня, прошелся по комнате. Тронул львов, он ковырнул пальцем поблекшее золото гербовых лилий, у зеркала застрял надолго, напряженно вглядываясь в собственное нескладное отражение.
А я вдруг понял, что злость, меня терзавшая, отступила.
— Бывает, Дорри. Со всеми бывает.
— И с тобой?
Невнятное пожатие плечами: мол, понимай, как знаешь. А я не хотел сегодня копаться в загадках чужих душ, ведь собственная саднила неимоверно.
— Только странно все это, — заключил Персиваль, поворачиваясь ко мне. — Сначала тебя на помощь кличут, и помощь эта боком выходит, а после выясняется, что ничего она и не нужна была. Так?
— Она… она просто пыталась сделать, чтобы я уехал.
— Неужто? Твоя сестрица так плохо тебя знает? И не подумала, что получив посланьице, ты в момент ломанешься ее спасать? И уж точно знать не знала, что в той комнатушке засада будет? И про окна запечатанные ни сном, ни духом? И про крысолова?
Ратт сердито засвистел из своего угла.
— Раньше ты обвинял Ульрика.
— Где один, там и двое, — парировал Персиваль, пробуя на прочность кресло. Сесть он все-таки не решился.
— Ты… ты вообще не веришь в людей?
— В людей. В вампиров. В честь и совесть. В благородство до последней капли крови. Очнись, Дорри, разлупи глаза и погляди на этот долбанный мир во всем его великолепии!
Теперь злился он, и злость эта была совершенно мне не понятна.
— Твой брат может хотеть твоей смерти. Твоя сестрица может тихо тебя ненавидеть. Твой друг может оказаться совсем не другом, а человеком, который просто тебя нанял. Купил за конфеты и три мраморных шарика. И все годы помнил про эти самые шарики, потому что папаша его — бакалейщик. Деловой человек. И сынка таким же деловым научил быть. Помнить о том, сколько и за что уплочено.
— Какой бакалейщик?
— Да так. Никакой, — он тряхнул головой и, зажмурившись, потер глаза ладонями. — Лады, проехали. Забудь. Я сам дураком был. И ты теперь дурак, если ищешь сложных объяснений, там где сойдут простые.
Еще пара кругов по комнате и пинок дубовому комоду.
— Твой братец подговорил твою сестричку помочь в решении проблемы.
— Это невозможно.
— И почему же?
— Да потому, что если бы Ульрик хотел меня убить, он бы это сделал! Он помогал инсценировать самоубийство. И он привел шлюп к "Лунному страннику". А если бы не привел, то…
Персиваль застыл.
— …то наше знакомство вряд ли бы состоялось.
— Резонно. Но если не он, тогда кто?
Кулак уперся в раскрытую ладонь. Хрустнули суставы.
94 
