Она помнила ту далекую ночь так ясно, словно с тех пор прошло не пятнадцать лет, а пятнадцать минут.
Динни почувствовала ком жгучей ярости, подступивший к горлу. Тогда она спала в соседней комнате, в той, где сейчас посапывают Энджел с Бастером.
Мама оформила ее спальню во всевозможных оттенках розового. У нее была кроватка с пологом, накрытая невесомым розовым одеялом, и ажурные занавески в тон. Динни вспоминала кресло-качалку, которую папа смастерил своими руками, огромную коллекцию кукол, розовую стереосистему с десятками кассет и собственный телефон.
Мечта любой девочки.
Мечта, обернувшаяся кошмаром в тот миг, когда папа нетвердым шагом вошел в ее спальню со слезами, струящимися по лицу.
— Динни, лапочка, проснись, — сказал он.
После маминой смерти, случившейся полгода назад, жизнь стала странной и нестабильной. Папа, всегда встававший на работу с первыми петухами, теперь валялся в постели до полудня. Частенько он забывал вовремя поесть или вымыться. Он больше не водил Динни в церковь и отказывался встречаться с друзьями, когда они приходили.
Раньше он был жизнерадостным человеком, постоянно что-то насвистывал или напевал. Теперь же часто хмурился и редко говорил. Он начал продавать скот, чтобы расплатиться с долгами, и уволил большую часть своих работников.
Динни все реже и реже виделась с отцом. Он оставлял дочь на попечение домработницы, иногда исчезая на несколько дней. В то время Динни не понимала, что происходит. Позже она узнала, что он играл и пил в Ярборо ночи напролет.
— Динни. — Папа встряхнул ее и зажег ночник. От тусклого света по комнате заплясали тени. — Давай же, просыпайся.
Прижимая к груди плюшевого медвежонка, Динни с колотящимся сердцем села на кровати. Протирая заспанные глаза, она смотрела на человека, теперь казавшегося ей незнакомцем. Ужас, очень похожий на тот, который она испытала после маминой гибели, окутал холодом ее дрожащее тело. Произошло что-то страшное. Она это знала.
— Папа! Что случилось?
Он выглядел ужасно. Его глаза затуманились и налились кровью, одежда измялась. Волосы были всклокочены, и пахло от него как-то странно. Динни сморщила носик, разрываясь между желанием обнять отца и отвращением, вызванным его состоянием.
— Вставай. Одевайся.
— Почему, папа? Кто-то умер?
— Нет. — Отец отбросил одеяло. — Вставай, Динни, немедленно.
— Мы куда-то едем? — Эта мысль подняла ей настроение. Как было бы хорошо отправиться в путешествие вдвоем с папой!
— Ага. — Он мрачно кивнул. — Мы куда-то едем.
— Куда? — Ее страх моментально улетучился. — На море?
— Нет. — Отец опустился на четвереньки и начал рыться под кроватью. Динни, глядя сверху, заметила проплешину на его макушке, которую никогда не видела раньше. Он вынул ее розовый чемодан, покрытый слоем пыли. — Сложи свои любимые вещи и игрушки.
Резкий голос отца вновь поверг ее в ужас.
— Папа, — прошептала Динни, зажимая рот ладошкой. — Мне страшно.
И тогда она услышала звук у двери спальни. Подошвы сапог шаркнули по деревянному полу, звякнули шпоры.
Ход ее воспоминаний замедлился, приближаясь к самому острому моменту. У Динни сдавило горло, когда давно увиденная картина вновь встала у нее перед глазами.
Она повернула голову к двери. Ей вспомнилась дрожь ужаса, пробежавшая по ее маленькому телу при виде стоящего там человека.
Мужчина. Высокий, худой, весь в черном. Он носил тоненькие усики, его пальцы были усеяны перстнями, а на ремне красовалась огромная золотая пряжка.
Даже сейчас у Динни застыла кровь и волосы встали дыбом.
Он был похож на злодея из немого кино своими темными волосами, зачесанными назад, своими тонкими поджатыми губами, своей расслабленной позой.
В первый и последний раз Динна Рене Холлис видела перед собой человека, перевернувшего ее жизнь. Человека, отнявшего у нее детскую наивность, взамен которой возникла горечь и жажда мести. Человека, породившего в ней такую жгучую ненависть, которая не угасла за пятнадцать лет и излилась на его сыновей.
Рейф Трублад.
Он склонил голову набок и подмигнул Динни. Затем вынул сигару из кармана рубашки. Чиркнув спичкой, он зажег сигару и посмотрел на папу, который метался по комнате, выдвигая ящики стола и выбрасывая вещи из шкафа.
— Не впадай в истерику, Холлис. Я уже сказал, что тебе и твоей девочке не обязательно уходить сегодня. Завтрашний день вполне меня устроит.