102 
Аристосу еще никогда не приходилось оказываться во власти публики. Мишура славы всех его прежних побед мигом слетела с него, и он почувствовал себя маленьким, жалким и беззащитным, словно общипанная курица.
Публика, которая, затаив дыхание, следила за этим небывалым зрелищем, в мгновение ока растопила своими напряженными взглядами тот лед неприступности, которым Аристос окружил себя за всю свою жизнь в Риме. Он снова был мальчиком, привязанным к дереву и ожидающим, когда Видо отстегает его плетью. Люди охотно пощадили его и, несмотря на поражение, не стали любить его меньше. А когда на следующий день мальчишки на улицах стали разыгрывать этот поединок, победа отдавалась ему, так как трудно было даже представить, что он может проиграть. Сам он был уверен, что его звездный час миновал, и виной этому стало проклятие рун. Отныне его судьба походила на тело, которое с виду было здоровым и полным сил, а изнутри его уже начали подтачивать черви.
Вечером после схватки он вошел с факелом в свою комнату, и здесь его ожидал такой сюрприз, от которого у него поджилки затряслись. Он расплакался как ребенок и, пятясь задом, вышел из комнаты.
На противоположной от входа стене он увидел рунический знак, словно начертанный рукой призрака. Это был знак бога войны Водана. Он был начертан кровью в перевернутом виде. Смертельное проклятие. На матрасе лежало его короткое копье из липовой древесины — символ Водана, того, кто был хранителем священной силы рун. Копье было разломлено пополам, а между его разломанными концами была поставлена маленькая статуэтка Нигеллении, которую многие германские племена признавали богиней смерти. Здесь ее называли Геллой. Глаза статуэтки казались живыми. Они смотрели на Аристоса равнодушно и безжалостно. Все это можно было истолковать совершенно четко — если он не ответит на вызов Аурианы, Гелла разорвет его пополам.
Если бы сейчас перед ним появился призрак самого Бальдемара, даже это не вызвало бы столь сильного потрясения. Ведь Аристос знал, что весь Первый ярус находился под усиленной охраной, и невозможно было вообразить, чтобы Ауриане удалось незаметно сюда проскользнуть и исполнить этот ритуал.
Аристос потребовал, чтобы его перевели в другую камеру. Эта просьба была удовлетворена.
«Ну что ж, пусть будет по-твоему, ты, демон в обличье женщины, отродье убийц, нарушивших закон гостеприимства. Я изрублю тебя на мелкие кусочки, которые можно будет скормить любимым рыбам Юниллы».
На следующий вечер, обгладывая мясо с бараньей лопатки, он с превеликим интересом слушал жалобы Ментона, который в беседе с коллегой-наставником сетовал на плохую организацию ежегодных Игр в честь Августа. Они проводились, чтобы отпраздновать день рождения одного из полководцев, человека, которого, как слышал Аристос, именовали то Октавиан, то Август. Он одержал победу в великом морском сражении над чужеземной царицей Клеопатрой и ее коварным любовником Марком Антонием.
— Первый день пропал зря, — говорил Метон, скорбно покачивая головой. — Морское сражение было инсценировано бездарно и примитивно. Оно превратилось в бессмысленную бойню с кучей трупов. А на следующий день затеяли спектакль с переодеваниями гладиаторов, чтобы публика поломала голову, пытаясь угадать, кто есть кто на самом деле, хотя в действительности всем на это было глубоко наплевать. И вот они хотят, чтобы в таких играх принимали участие гладиаторы с именем, причем добровольно. Какой человек, добившийся известности рискуя своей жизнью, добровольно вызовется сражаться в маске! Ведь ему нужна слава. Тот, кто придумал эту глупость, годится только для того, чтобы устраивать игры в Паннонии!
Задав несколько осторожных вопросов, Аристос выяснил, что все гладиаторы в тот день были переодеты в известных деятелей из истории Рима. Главным событием должен был стать поединок между Клеопатрой и ее злополучным любовником Марком Антонием. Он узнал также, что подобное представление устраивалось еще при Тите, а роль Клеопатры тогда играл мужчина с гибкой фигурой.
«Если тот план, который я задумал, удастся, — подумал Аристос, — то бьюсь об заклад, Клеопатрой будет на этот раз женщина. Это дар Водана, посланный мне в знак того, что руны больше не враждуют со мной. Никому не будет известно, кто скрывается под той или иной маской до тех пор, пока мы не встретимся лицом к лицу перед публикой. Мой авторитет не пострадает от того, что я буду биться с женщиной».
102 
