«Ему тоже мое покалеченное тело покажется безобразным, он не сможет преодолеть себя», — эта мысль, однажды возникнув, глубоко проникла в сознание Аурианы и прочно закрепилась там. Временами она даже испытывала к Эрато благодарность за то, что он заранее подготовил ее к такому тяжкому разочарованию.
Суния с удивлением наблюдала за Аурианой, погрузившейся в мрачные думы. Наконец, Ауриана не выдержала и почти в бессвязном, бурном потоке слов излила свою душу. Выговорившись, она со злостью сорвала с себя тунику и показала подруге свое обожженное, искалеченное тело.
Суния смотрела на нее как завороженная.
— Здесь написана вся твоя жизнь, которая неотделима от жизни нашего народа. Даже летняя рябина, увешанная красными гроздьями, даже белоснежные лилии не могут идти ни в какое сравнение с твоим телом. Если какой-либо мужчина этого не заметит, ты должна порвать с ним сразу же!
— Благородные и возвышенные слова. Но в действительности все обстоит по-иному. Любовь забирает у меня все силы, Суния!
Глава 50
Следующая весна принесла с собой не только обычную лихорадку и дожди. Поколения, которым посчастливилось жить во времена с мягкими и гуманными нравами, знали этот период под одним простым названием — террор.
Причиной ему стал мятеж Антония Сатурнина, который тогда начальствовал над двумя Рейнскими легионами, расквартированными в Могонтиаке. Сатурнину давно уже было известно о намерении Домициана расправиться с ним, поскольку его имя тоже значилось в списке, копию с которого на мягком обрывке пергамента ему показали. Игра втемную утомила его, и он решил нанести удар первым. К этому его в немалой степени побудила растущая вражда легионеров к Императору. Момент казался вполне подходящим, и Сатурнин решил не упускать его. Увенчайся эта попытка успехом, и он становится самым могущественным человеком на свете. Чтобы наверняка привлечь на свою сторону симпатии легионеров, он изъял сбережения солдат, хранившиеся в крепостном здании, где находилась его резиденция, и распространил слух, что это сделано по приказу Домициана. Этот эпизод был мало похож на тщательно спланированный и продуманный переворот, который готовил Марк Аррий Юлиан. Это был безумный по своей смелости шаг. Так дошедшая до предела отчаяния жертва внезапно нападает на своего мучителя, заметив какую-нибудь слабину в нем.
Домициан сразу же понял, что ему угрожает самая серьезная опасность за все время его правления. Соглядатаи донесли ему, что к восстанию могут присоединиться еще десять легионов, находившихся в северных провинциях. С часу на час он в страхе ждал известий об их намерениях. Они находились на марше в Рим под общим командованием Сатурнина. Восточные легионы, возможно, и сохранят верность Императору, но они были слишком далеко. Даже если бы они выступили тотчас же, все равно не успели бы прибыть в Рим и сохранить его власть и жизнь. Он никак не мог отделаться от мысли, что Нерон, оказавшись в подобной ситуации, струсил и совершил самоубийство. Но Домициан был слеплен из иного теста. Будучи загнанным в угол, он прятал свой страх подальше и не позволял ему проявляться, пока не минует кризис. Перед лицом опасности он проявлял обычно хладнокровную решительность и наносил противникам сокрушительные удары.
Возглавив преторианскую гвардию, Домициан не терял времени и отправился ускоренным маршем в Верхнюю Германию. По пути шпионы сообщили Императору, что ряды мятежников пополнились за счет недавно покоренных хаттов, которых Сатурнин охотно принимал к себе на службу. Страх обуял все население Галлии при мысли о том, что на их поселения могут напасть мстительные и свирепые варвары.
И все-таки пока удача сопутствовала Домициану, который, пройдя — лишь половину расстояния, отделявшего его от Могонтиака, получил радостные известия. Оказалось, что хатты, огромной массой собравшиеся на восточном берегу Рейна и уже готовившиеся соединиться с мятежниками, не смогли перейти по льду, потому что накануне ночью река начала вскрываться. Вслед за этим Максимиан, командовавший легионами в Нижней Германии, выступил в поход против Сатурнина и нанес ему сокрушительное поражение. Голова изменника, завернутая в холст, пропитанный медом, вместе с уверениями в почтительной преданности была прислана Домициану.
Император, вглядываясь в мертвые глаза своего врага, размышлял о том, что его сберегает божественное провидение так же, как оно сберегало Александра Македонского. Очевидно, поражение не является его уделом.