97 
Его голос сорвался в крик.
— Думаю, что не стоит за него решать, какой риск он предпочитает. По какому праву ты делаешь выбор за него?
Эти слова были сказаны ею с большей страстностью, чем она хотела. Ее голос внезапно стал хриплым и резким. Она поняла, что и сама боится, как бы предположение Эрато не оказалось справедливым. Эта встреча имела огромное значение для нее, но не для Марка Юлиана.
Тем не менее, Эрато задумался. Он уселся на свою скамейку, скорчил недовольную гримасу и стал размышлять о том, что ему действительно не стоит вмешиваться в то, чего, возможно, желал и сам Марк Юлиан. Бросив исподлобья взгляд на Ауриану, он постарался оценить ее по-иному, не так, как раньше. Теперь перед ним была просто женщина, а не искусный гладиатор. Глаза Эрато скользнули по ее красивой, тугой груди, крутому изгибу бедер и стройным ногам. Но он сразу же решил, что эта женщина не создана для постельных утех. Разумеется, у нее красивое лицо, которое сделало бы честь любой нимфе. А вот остальное! Слишком высокая, грубая из-за чрезмерно для женщины выделяющихся мускулов, вся в шрамах. Неужели мужчину может возбуждать женщина, способная одним ударом кулака сбить его с ног? Женщина должна быть мягкой и покорной. А то в темноте невозможно будет разобраться, с кем ложишься в постель — с женщиной или с хищной рысью. Кроме того, она обладает волей, не менее упрямой и неуступчивой, чем ее тело. Природа создала ее для войны, а не для любви.
Ауриана поняла, с какой целью Эрато осмотрел ее с головы до ног. Этот взгляд был похож на грубую руку, ощупывавшую фрукты под деревом в поисках спелого плода и небрежно отбрасывающего в сторону недозрелый. Наверное, в его глазах она была именно недозрелым плодом.
Эрато стыдливо заулыбался.
— И… он ждет тебя? Он хочет тебя?
— Ты говоришь мерзости!
Она резко отвернулась от него и встала к нему спиной, скрестив руки на груди. Слезы ярости и унижения затуманили ее глаза. В тот же самый момент у нее разболелась рана, словно желая напомнить о себе и о том, как обезображено теперь ее тело. Она опять испытала чувство уязвимости и неполноценности.
— Ну что ж, ладно, — сказал примирительно Эрато, знавший о болезненной скромности женщин из варварских племен. — Не принимай это близко к сердцу Я обидел тебя, сам того не желая. Я вовсе не хотел тебя оскорбить. Не волнуйся, ты получишь это свидание, но при условии, что он даст на это свое согласие.
«Может быть, это пойдет ей на пользу, — подумал Эрато, — ведь все лекари сходились на том, что половое общение оказывает благотворное действие на весь организм, наполняет силой мускулы и дает ощущение уверенности. Разве не по той причине они предписывали регулярно приводить в школу проституток? Почему же нужно ей отказывать в подобном?
— Я извещу тебя, когда договорюсь с ним о дне встречи, — сказал Эрато. — Пусть твои боги помогут тебе, раз уж эта шальная мысль взбрела тебе в голову. И ни слова никому, запомнила? Даже той женщине, которая живет с тобой. И сперва сходишь к лекарям, пусть дадут тебе снадобье против увеличения численности населения. Наш Рим и так кишмя кишит жителями, по улицам невозможно пройти. И не смотри на меня с таким скорбным видом! Разве ты не добилась своего?
Ауриана ничего не ответила, онемев от стыда и унижения.
— Ты не сердишься на меня? — поколебавшись, спросил Эрато. — Нет? Да перестань же злиться, в конце концов! Теперь уходи отсюда! Ты смущаешь меня, я даже не знаю, что сказать!
Как только стражники отвели ее в камеру, злость Аурианы сменилась ноющим чувством тревоги. То, что Эрато быстро сбросил ее со счетов как женщину, дало пищу наихудшим сомнениям и домыслам, появившимся у нее еще до выздоровления. Сначала смутные и неопределенные, они теперь укрепились и приняли конкретные очертания. Ее душу ледяным холодом обжигала мысль о том, что вкусы и пристрастия римлян относительно того, что составляло красоту женщины, разительно отличались от представлений германцев. Наверняка они ожидали от женщин нежности и изящества, которые были своего рода визитной карточкой. Она знала, что влиятельные и богатые люди тщательно выбирали любовников и любовниц, женщин и мальчиков, рыскали по невольничьим рынкам в поисках самых красивых, обладавших наиболее совершенными и соблазнительными формами. Среди избалованных и изнеженных патрициев совершенство тела было возведено в ранг божества. Когда они ублажали своих богов, то приносили в жертву отборных, без единого изъяна животных. Их скульпторы ваяли нимф, которые восхищали своими несравненными гладкими и белыми телами, каких в природе не бывает. Любой человек с физическим недостатком, будь то хромота или заикание, сразу же становился всеобщим посмешищем. Вдобавок ко всему эти люди уделяли очень много времени уходу за своими лицами, часами раскрашивая их, словно стены. В этом они пытались превзойти саму природу, которая не могла произвести лицо, способное удовлетворить их взыскательные вкусы. У себя на родине она бы с гордостью показала следы многочисленных боевых ран. Но города порождали безделие и избалованность, где любовь становилась не чувством, а способом времяпрепровождения. Она больше не была основой, на которой строился союз между мужчиной и женщиной, помогавшей выжить им обоим. Среди них Ауриана была надтреснутой вазой, картиной, на которую поставили пятно, гобеленом с кривым узором. Мужчина не мог прожить здесь всю жизнь и не проникнуться хотя бы немного всеобщей страстью к безупречной красоте.
97 
