Он молча сидел, ожидая свое виски, зажав руки между коленями, опустив голову. Украдкой он осматривался вокруг. Так вот куда Пинки приходил повидаться с Коллеони… У него-то выдержки хоть отбавляй!
– Здесь живешь с комфортом, – заметил Крэб. – Конечно, мистер Коллеони признает все только самое шикарное. – Он взял свою рюмку, глядя, как Кьюбит расплачивается. – Он любит жить широко. Ну, да ведь он и стоит не меньше, чем пятьдесят тысяч бумажек. Хочешь знать мое мнение? – продолжал Крэб, развалившись в кресле, попыхивая сигарой и наблюдая за Кьюбитом своими черными широко поставленными, наглыми глазами. – Он когда-нибудь займется политикой. Консерваторы очень высокого мнения о нем… у него есть связи.
– Пинки… – начал было Кьюбит, но Крэб только рассмеялся.
– Послушай моего совета, – сказал он, – развяжись ты с этой шайкой, пока еще не поздно. Никаких перспектив… – Он искоса посмотрел поверх головы Кьюбита и заметил: – Видишь вон того человека, что идет в мужской туалет? Это Мейс. Пивовар, стоит сто тысяч бумажек.
– Я вот раздумывал, – пробормотал Кьюбит, – не захочет ли мистер Коллеони…
– Вряд ли, – прервал его Крэб. – Сообрази-ка сам, ну какая от тебя польза мистеру Коллеони?
Смирение Кьюбита уступило место сдерживаемому гневу.
– Для Кайта я был достаточно хорош.
Крэб захохотал.
– Уж извини меня, – сказал он, – но Кайт… – Он стряхнул пепел на ковер и продолжал: – Послушай моего совета. Развяжись с ними. Мистер Коллеони собирается расчистить себе здесь место. Он ведь любит, чтобы все делалось как надо. Без насилия. Полиция очень доверяет мистеру Коллеони. – Он взглянул на свои часы. – Ох, мне пора. У меня деловое свидание на ипподроме. – Он покровительственно потрепал Кьюбита по плечу. – Вот что, – добавил он, – я замолвлю за тебя словечко… По старой дружбе. Толку-то никакого не будет, но я все-таки поговорю. Поклон от меня Пинки и ребятам.
Крэб удалился, оставив за собой запах помады и гаванской сигары и отвесив в дверях легкий поклон даме и старику с моноклем на черной ленте.
– Кто это, черт возьми?… – проговорил старик.
Кьюбит осушил свой стакан и тоже пошел прочь. Он опустил рыжую голову с чувством беспредельной подавленности; сознание незаслуженной обиды пробивалось сквозь винные пары – всегда кому-то приходится расплачиваться. Все, что он видел вокруг, разжигало пламя гнева в его груди. Он вышел в вестибюль… Вид мальчика-рассыльного с подносом привел его в ярость. Все тут следят за ним, ждут, когда он уберется, но ведь он имеет такое же право, как и Крэб, быть здесь. Он оглянулся и увидел женщину, с которой был знаком Крэб, – она в одиночестве сидела за столиком за стаканом портвейна.
Женщина улыбнулась ему… «Вспоминаю твою дивную, пленительную красоту, твой ум…» Гнев его сменился сознанием беспредельной несправедливости. Он хотел поделиться с кем-нибудь, излить душу… Он рыгнул… «Я буду твоим слугой и рабом…» Его огромная фигура повернулась, как створка двери, тяжелые ступни изменили направление и побрели к столу, за которым сидела Айда Арнольд.
– Я случайно услышала, что вы знаете Пинки, – сказала она.
Когда она заговорила, он ощутил огромное удовольствие от того, что она вовсе не важная дама. Для него это была словно встреча двух соотечественников вдали от родины. Он сказал:
– Вы что, приятельница Пинки? – и почувствовал, что ноги его обмякли от виски. Затем добавил: – Разрешите присесть?
– Устали?
– Точно! – подтвердил он. – Устал. – Он присел и уставился на ее большую, уютную грудь. Ему вспомнились слова из описания его характера: «У вас легкий, общительный и веселый нрав». Ей-богу, так оно и есть. Нужно только, чтобы к человеку хорошо относились.
– Хотите выпить?
– Ну что вы, – возразил он с грубоватой галантностью, – угощаю я.
Но когда принесли вино, он вспомнил, что остался без денег. Хотел одолжить у кого-нибудь из ребят… а тут эта ссора… Он следил за тем, как Айда Арнольд расплачивается пятифунтовой бумажкой.
– Знакомы с мистером Коллеони? – спросил он.
– Нельзя сказать, что мы по-настоящему знакомы, – уклончиво ответила она.
– Крэб сказал, вы шикарная женщина. Это правильно.
– А… Крэб, – нерешительно проговорила она, как будто не могла припомнить это имя.
– Вам-то лучше бы оставаться в сторонке, – заметил Кьюбит, – ни к чему вам вмешиваться во все эти дела. – Он заглянул в свой стакан, как в глубокую пропасть… С виду простая, славная красивая, умная… Как ей не стыдно… Слезы защекотали его воспаленные глаза.