95 
Прислонившись спиной к кровати, Роз следила, как женщина приближается. Она позволила ей положить себе на плечи большие прохладные руки – такие руки могли бы хорошо месить сдобное тесто.
– Люди меняются, – сказала она.
– Ох, нет, не меняются. Погляди-ка на меня. Я никогда не меняюсь. Это – как палочка леденца. Откуси от нее, сколько хочешь, и все-таки прочтешь: «Брайтон». Такова уж человеческая натура.
Она печально вздохнула прямо в лицо Роз – от нее пахло вином и чем-то сладким.
– Исповедь… раскаяние, – прошептала Роз.
– Это все религия, – возразила женщина. – Поверь мне, мы имеем дело со здешним миром.
– Она потрепала Роз по плечу, дыхание с шумом вырвалось у нее из горла:
– Давай, собирай вещи, и пойдем отсюда вместе со мной. Я о тебе позабочусь. Тебе нечего будет бояться.
– Пинки…
– Я позабочусь и о Пинки.
– Я сделаю все… все, что вы хотите… – сказала Роз.
– Вот теперь ты дело говоришь, милочка.
– Если вы оставите нас в покое.
Женщина отпрянула. Вместо неестественной улыбки, напоминающей похоронный венок, на лице ее неожиданно и неуместно мелькнула ярость.
– Упрямица; – сказала она. – Была бы я твоей матерью… хорошую взбучку…
Запавшие глаза на худощавом решительном личике с упрямым ртом вернули ей яростный взгляд – в воздухе запахло всеми войнами, потрясавшими мир; корабли готовились к бою, бомбардировщики поднялись в воздух. Лицо девушки было, как военная карта, отмеченная флажками.
– Вот еще что, – сказала женщина, – тебя тоже могут засадить в тюрьму. Потому что тебе все известно. Ты сама мне сказала. Сообщница – вот кто ты такая. Это уж точно.
– Разве вы не понимаете, – удивленно сказала Роз, – ведь если заберут Пинки, все будет мне безразлично!
– Боже мой, – воскликнула женщина, – я же только из-за тебя и пришла сюда. Сначала я и смотреть-то на тебя не хотела, а теперь я просто не могу позволить, чтобы пострадал безвинный. – Эта фраза выскочила у нее с треском, как билет из автомата. – Ты что, и пальцем не пошевелишь, так и будешь ждать, пока он тебя убьет?
– Он не сделает мне никакого вреда.
– Ты молода. Ты не знаешь жизни, как я.
– Есть вещи, в которых и вы ничего не смыслите.
В то время как женщина продолжала рассуждать. Роз мрачно раздумывала, стоя у кровати, о Боге, рыдавшем в саду и страдавшем на кресте, о Молли Картью, горевшей в вечном огне.
– Зато я знаю то, в чем ты ничего не смыслишь. Я знаю разницу между Добром и Злом. Этому тебя в школе не учили.
Роз не нашлась что ответить. Женщина была права. Оба эти слова ничего для нее не значили. Их вкус был уничтожен солидной пищей: добродетелью и грехом. Женщина не могла сообщить ей об этих словах ничего нового – она знала по собственному опыту с математической точностью, что Пинки – это грех, а в таком случае, какое же имеет значение, прав он или не прав?
– Ты просто спятила, – повторила женщина. – Наверно, ты и пальцем не пошевелишь, когда он будет убивать тебя.
Роз медленно вернулась к действительности… «Ни одна душа не любит так, как эта».
– Может, и не пошевельну, – упрямо сказала она. – Не знаю. А может…
– Не будь я добрым человеком, я перестала бы с тобой возиться. Но во мне есть чувство ответственности… – Она помедлила в дверях, улыбнувшись уже совсем угрожающе. – Можешь предостеречь своего молодого муженька, – сказала она, – я напала на его след. У меня есть планы. Она вышла и закрыла за собой дверь, потом рывком распахнула ее для последней атаки.
– Будь осторожнее, милочка, – сказала она, – вряд ли ты захочешь иметь ребенка от убийцы… – Тут она безжалостно усмехнулась, стоя на другом конце убогой комнаты. – Ты бы принимала меры.
Принимала меры… Роз стояла у постели, прижав руку к животу, как будто могла нащупать… Это еще не приходило ей в голову; мысль о том, что может произойти, наполнила ее торжеством. Ребенок… а у этого ребенка тоже будет ребенок… Это похоже на армию сторонников, вооружившихся в защиту Пинки. Если Пинки и она будут прокляты, придется проклясть и детей. Она уж проследит за этим. Нет конца тому, что они совершили прошлой ночью в постели, – это был шаг в вечность.
***
Малыш отступил в глубь лавочки, где торговали газетами, – он увидел, как из дома вышла Айда Арнольд. Она казалась слегка возбужденной; немного надменно проплывая по улице, она вдруг остановилась и подала какому-то мальчугану пенни. Тот был так поражен, что даже выронил монету, внимательно следя за тем, как твердо уходит женщина, уверенная в своей правоте.
95 
