98 
– Что такое, Пинки?
– Вот тот цветок.
– Какой цветок?
– Который уронила та женщина.
– Какой?… Где?…
«А может, она его и не видела… Может, она все-таки говорила правду?… Кто знает? Кто может знать? – подумал он. – И какое это, в конце концов, имеет значение», – заключил он с каким-то печальным волнением. Дурак он был; когда думал, что если она не лжет, тогда другое дело; он не может позволить себе рисковать. Если она искренна и любит его, то все будет гораздо проще, и только. Он повторял про себя: «Я не беспокоюсь. Мне нечего беспокоиться. Я знаю, что делать. Даже если ей известно все, я знаю, как поступить». Он пристально посмотрел на нее, затем обнял, сжал рукой ее грудь.
– Совсем не будет больно.
– Что не будет больно. Пинки?
– Да вот то, что я придумал… – Но тут же уклонился от объяснения своего мрачного плана. – Ты ведь не захочешь расстаться со мной?
– Никогда, – ответила Роз.
– Вот это я и имел в виду, – сказал он. – Ты ведь написала мне это. Поверь, я все устрою, если дела будут совсем плохи… устрою так, что ни тебе, ни мне не будет больно. Можешь мне поверить; – продолжал он торопливо и непринужденно, а она смотрела на него таким взглядом, как будто была напугана и одурачена, обещав слишком много и слишком поспешно. – Я знаю, – продолжал он, – ты тоже хочешь… чтобы мы никогда не расставались. То, что ты написала.
– Но ведь это смертный… – прошептала она с ужасом.
– Ну, подумаешь, еще один, – прервал он. – Какая разница? Дважды ведь не обрекают на вечные муки. А мы все равно уже прокляты – так выходит по-ихнему. Ну и потом, это на самый крайний случай… если она докопается и до Спайсера.
– До Спайсера, – простонала Роз, – ты что, хочешь сказать, что ты и Спайсера тоже?
– Я только хочу сказать, – опять прервал он ее, – если она докопается, что я был здесь… в доме… Но нам нечего волноваться, пока она не докопалась.
– Но Спайсер?… – спросила Роз.
– Я был тут, когда это случилось, – объяснил он, – вот и все. Я даже не видел, как он свалился, но мой адвокат…
– Он тоже был здесь? – спросила Роз.
– Ну да.
– Теперь вспомнила, – успокоилась она, – конечно, я читала в газете. Ведь никто же и подумать не посмеет, что он покрывает какое-нибудь преступление. Адвокат.
– Старик-то Друитт, – поддержал ее Малыш, – ну конечно. – В мрачную игру опять некстати ворвался смешок. – Да он же честная душа… – Малыш снова сжал ей грудь и добавил, ловко успокаивая ее: – Все это пустяки, нет причин волноваться, пока она не докопается. Но, понимаешь, даже и тогда есть еще такой выход. А может, она никогда и не докопается. Если нет, тогда… – Его пальцы гладили ее со смутным желанием. – Мы так и будем жить, правда? – Он попытался скрыть свое ужасное намерение за нежностью. – Будем жить так, как начали.
***
Но именно «честная душа» тревожила его больше всех. Если Кьюбит подал этой женщине мысль, что со смертью Спайсера что-то неладно, к кому же она еще пойдет, как не к Друитту? Она понимает, что Дэллоу ей не припугнуть, а вот законник, да еще такой опытный, как Друитт, всегда сам побаивается закона. Друитт напоминал человека, который держит в доме ручного львенка: он никогда не может быть уверен, что львенок, выученный стольким штукам, умеющий есть из его рук, в один прекрасный день внезапно не превратится в хищника и не бросится на него, он может, например, порезать щеку во время бритья, и лев почует запах крови.
Сразу после полудня Малышу стало невтерпеж, и он отправился к Друитту. Уходя, он приказал Дэллоу не спускать с девушки глаз на случай, если… Сильнее прежнего он чувствовал, что его затягивает дальше и глубже, чем он хотел. Он ощутил странное и жестокое удовлетворение. Ему было действительно почти безразлично… Все решалось за него, а от него требовалось только, не сопротивляясь, плыть по течению. Он знал, каков мог быть конец, но это не пугало его – даже такой конец был легче жизни.
Дом Друитта находился за вокзалом, на улице, параллельной железной дороге, и весь дрожал от маневрирующих паровозов; на окнах и на медной дощечке постоянно оседала сажа. Из окна подвала на Малыша подозрительно посмотрела женщина с растрепанными волосами – ее злобное и раздраженное лицо всегда следило оттуда за посетителями; ни один человек никогда-не интересовался тем, кто она такая. Малыш был уверен, что это кухарка, но теперь оказалось, что это и есть «супруга», уже двадцать пять лет участвовавшая в игре. Дверь отворила незнакомая девушка с тусклой болезненной кожей.
98 
