Особенно,... 
45 
– Не совсем.
– То, о чем вы просите, неразумно.
– Мне кажется, мистер Бендрикс, у вас очень странная система ценностей.
– Вы же не верите, что кремация не даст телу воскреснуть?
– Конечно, не верю. Я свои доводы привел. Если мистеру Майлзу их недостаточно, говорить не о чем.
Он встал, и только тут я увидел, как он уродлив. Сидя он хотя бы казался величественным, но у него были слишком короткие ноги. Он был маленький и словно бы отошел куда-то далеко.
Генри сказал:
– Если бы вы пришли чуть пораньше, отец… Прощу вас, не думайте…
– Я ничего плохого не думаю о вас, мистер Майлз.
– Наверное, думаете обо мне? – с вызовом спросил я.
– Не беспокойтесь, мистер Бендрикс. Вы уже не можете ей повредить. Наверное, наслушавшись исповедей, легко опознать ненависть. Он протянул Генри руку, повернувшись ко мне спиной. Я хотел сказать: «Вы неправы. Не ее я ненавижу. И насчет Генри вы ошиблись. Он развратил ее, не я». Я хотел себя защитить: «Я любил ее»,– но ведь, наслушавшись исповедей, они умеют различить и любовь.
– Следующая – Хампстед,– сказала Сильвия.
– Вам надо к матери?
– Я выйду на Голдерз-Грин, покажу дорогу. По вторникам я к ней не хожу.
Она проводила меня до станции и хотела уйти. Я все удивлялся, зачем она так беспокоится. Никогда не видел в себе ничего, что может понравиться женщинам, а теперь – тем более. Горе и досада – как ненависть, человек становится уродливым от жалости к себе. И каким эгоистом к тому же! Я не мог стать для Сильвии учителем, я ничего не мог ей дать, но я боялся того, что меня ждет в ближайшие полчаса. Если я буду один, за мной будут шпионить, пытаясь понять, кем я был Саре, кто кого бросил. С красивой Сильвией – дело другое.
– Как же я пойду, я так одета!..– запротестовала она. Я видел, что она польщена. Я знал, что могу увести ее от Уотербери. Его карта бита. Если я захочу, он будет слушать Бартока один.
– Мы станем сзади,– сказал я.– Может быть, вы просто шли мимо.
– Спасибо, хоть черные,– сказала она про брюки. В такси я положил ей впрок руку на колено, но дальше действовать не хотел. Труба в крематории дымилась, на посыпанных гравием дорожках полузастыли лужи. Навстречу шло много людей, с других похорон, и вид у них был такой бодрый, словно они сбежали из скучных гостей.
– Вот тут,– сказала Сильвия. Вы хорошо знаете эти места.
– Папу хоронили, два года назад.
Когда мы пришли в часовню, все расходились. Расспросы про поток сознания слишком задержали меня. Боль как-то странно, условно меня кольнула. Я так и не увидел мертвую Сару и тупо подумал, что это ее дым стлался над пригородными садами. Генри шел один, ничего не различая; он плакал и меня не заметил. Других я не знал, кроме Мэллока, тот был в цилиндре. С неудовольствием взглянув на меня, он быстро прошел мимо. Человек пять были, видимо, чиновниками. Был ли среди них Данстан? Но это не очень важно. С мужьями шли жены. Кому-кому, а им церемония понравилась, я понимал это даже по их шляпам. Когда Сары нет, женам как-то легче.
– Простите,– сказала Сильвия.
– Вы не виноваты.
Я думал: «Если бы мы ее набальзамировали, женам никогда бы не знать покоя. Их можно было бы сравнивать и с мертвым телом».
Вышел Смитт и быстро зашлепал по лужам, ни с кем не заговаривая. Какая-то дама сказала:
– Картеры нас пригласили на уик-энд.
– Уйти мне? – спросила Сильвия.
– Нет, нет,– сказал я.– Мне с вами лучше.
Я подошел к часовне и заглянул туда. Дорожка к печи была сейчас пуста, одни венки вынесли, другие вносили. В углу молилась старая женщина, словно актер из другой пьесы, оказавшийся на сцене, когда вдруг подняли занавес. Сзади послышался знакомый голос:
– Печальная встреча, сэр. Рад вас встретить там, где все обиды кончаются.
– И вы тут, Паркие! – воскликнул я.
– Увидел объявление в «Тайме», сэр, и отпросился у мистера Сэ-виджа.
– Вы всегда провожаете досюда своих подопечных?
– Она была очень хорошая, сэр,– с упреком сказал он.– Как-то она спросила у меня дорогу. А у них, на этой вечеринке, дала мне бокал хереса.
– Южноафриканского? – жалобно спросил я.
– Не знаю, сэр, но как она его давала… Мало таких, как она. И мальчик, он тоже… Все время о ней говорит.
– Как он?
– Хворает, сэр. Совсем расхворался. Живот болит.
– Врач был?
– Нет еще, сэр. Я верю в природу. До поры до времени, конечно. Я оглядел чужих людей, знавших Сару, и спросил:
– Кто они, Паркие?
45 
