80 
— Он выглядит как литое золото, и так оно и есть. Почти всегда. Но когда я пожелаю, он становится зеркалом, в котором я все вижу. Кроме того, я проводила в Майзерлинге очень важный опыт. И у меня не было времени доказывать то, что я уже знала. Он ни за что бы не выжил.
Мерри так трясло от гнева и печали, что она боялась, что не вынесет. Слова сами рвались с губ.
— То, что ты говоришь, — безумие! Ты безумна! И не можешь быть моей матерью!
— Я? Безумна? Как грустно, что ты, дочь моя, мыслишь столь банально!
— Я также считаю, что ты воплощение зла. В отличие от Джейсона у тебя есть мозги.
Мать снова засмеялась:
— Считаешь, что зло отвратительно, а добро — праведно? Эти слова существуют специально для церковников. Чтобы приравнять зло к аду и напугать безмозглых овец — прихожан. Заставить их поверить той чуши, которую они несут. Они желают покорности и торжества собственной силы, как всякий невежественный, темный человек на этой земле. И таким способом они добиваются своего. Угрозами вечных мук. Или, если человек добр и праведен, обещаниями вечного блаженства. В общем течении времени добро и зло не имеют смысла. Да и ничто не имеет особого смысла.
— Не может быть, что ты это серьезно! Не может этого быть!
Елена отвернулась к окну.
— Тебе никогда не узнать, что я и кто я. Даже если покажу тебе свое искусство. Ты и вправду весьма банальна и невежественна. Мне следовало бы оставить тебя при себе. Превратить в нечто достойное. Но ты меня не интересовала. Могла бы я подарить тебе нечто, чтобы придать значение твоей короткой жизни?
— К чему было беспокоиться, когда сама утверждаешь, будто ничто не имеет смысла?
В глазах матери блеснула искорка заинтересованности.
— Как странно, что ты обернула против меня мои же логические доводы! Полагаю, я расстроена бесконечными неудачами Джейсона Бреннана. Но я позаботилась о том, чтобы на этот раз Джейсон сумел найти и привезти серебро, с моей помощью, разумеется, если только у него будет достаточно времени.
— Что это значит — «достаточно времени»? Почему время так важно для тебя? Разве ты не уверена, что будешь жить вечно? Не можешь остановить время?
— Нет. Могу только продлить свои годы. Жаль, конечно, но, возможно, есть способ, и именно я его найду. А вдруг способ изложен непонятным языком на том ковре, что под моими ногами? А, уже рассветает. Я всегда любила наблюдать, как солнце каждое утро возрождается к жизни. Но черные тучи становятся все гуще. Скоро пойдет дождь. Такой сильный, что промочит землю насквозь. — Она вздохнула. — Еще многое нужно узнать. Многому нужно учиться. Сколько бы лет ни ждало впереди, жизнь слишком коротка. — Елена долго смотрела в окно, прежде чем обернуться. — Может, он и придет за тобой, Марианна, кто знает? Но это совершенно не имеет значения.
— Почему?
Елена помедлила, прежде чем улыбнуться:
— Со временем ты, может быть, поймешь, хотя сомневаюсь.
Глава 37
Лондон
Гаррон, не веря ушам, уставился на перепуганного парня, которого держал за руку Уолен.
— Это Томас, милорд, один из охранников конюшни.
Томас тяжело дышал. Волосы были растрепаны. Глаза дико сверкали. Кажется, он действительно изнемогал от страха.
Гаррон подступил к нему.
— Говоришь, ты видел, как двое с длинным свертком крались мимо конюшен?
— Да, милорд, то есть едва видел, потому что было темно и луна скрылась за тучами. Я различил, что это был человек, не слишком тяжелый и большой, но мужчины задыхались, словно позади был длинный путь.
— Почему ты не велел им остановиться, Томас?
Томас искоса глянул на Уолена, опустил голову и прошептал:
— У меня не было оружия. Я боялся, что эти двое меня убьют.
— Не было оружия? Ты стражник. Где же твой меч?!
Адамово яблоко молодого человека, казалось, вот-вот прорвет кожу и вырвется наружу. Грязные пальцы нерешительно теребили темные волосы.
— Милорд, — прошептал он, — я забыл его, когда сидел в сортире вместе со старым Клавером.
У Гаррона чесались руки придушить Томаса, но он сдержался.
— Кто, во имя тайного имени дьявола, этот старый Клавер?
— Старый Клавер чистит отхожие места и может рассказать занимательную историю, когда вы там задержитесь.
Гаррон не знал, чего ему хочется больше — все-таки придушить Томаса или самому умереть от смеха.
80 
