103 
Я бежал от нашего лагеря на юг, к местам, густо заросшим деревьями и кустами, которых в жизни не видел, да и теперь особо не замечал, потому что спешил добраться до моей цели. Я же не пейзажем полюбоваться намеревался и не пышной флорой, меня влекла совсем другая награда. Я бежал, сворачивая налево там и направо здесь, перепрыгивая через камни, неожиданно преграждавшие мне путь, огибая холм, на котором стояли кружком деревья, словно оберегая какое-то поселившееся в нем существо. А затем вылетал на полянку, где из-под моих ног прыскала в стороны, сохраняя ощущение великой своей важности, мелкая островная фауна, на которую я опять-таки внимание обращал не большее, чем она на меня.
С полянки я уже слышал тихое журчание ручья и плеск падавшей в озеро воды и понимал, что цель моя близка, и распалялся, зная, что меня ждет впереди. Деревья вокруг полянки росли гуще, солнечный свет прорывался между их кронами, и по прошествии не столь уж и многих минут я видел ту, которую столь жаждал увидеть со времени последнего нашего свидания. Кайкалу.
Лет ей было, думаю, столько же, сколько мне, ну, может, на год больше. Или, не без натяжки, на два. Ну ладно, если совсем уж честно, на три. Когда она улыбалась мне, я чувствовал, что не встречал еще в жизни никого, кто ценил бы меня так высоко, как она, считал бы таким лихим молодцем, – оценка, которую я готов был признать справедливой. На мое счастье, никакого турнепса она отродясь не видела, а потому и не думала называть меня этим дурацким именем. Думаю, если бы какой-то мерзавец сообщил его Кайкале и оно потешило ее, я бы расплакался. Она отдала предпочтение моему среднему имени, Джейкоб, которое у нее превратилось в ЭйКо, на нем мы, Кайкала и Эй-Ко, и остановились.
Все прекрасно знали, что каждый попавший на остров моряк искал общества женщин, – каждый, за исключением, конечно, капитана Блая, сердце которого принадлежало оставшейся в Лондоне Бетси. По большей части о делах сердечных тут и речи не шло, однако некоторые из молодых моряков, я, например, не привычных, в отличие от их товарищей постарше, к женской приязни и близости, могли принимать пылкие знаки внимания к ним за нечто большее того, чем они были. Кайкала с первой же нашей встречи ясно дала мне понять, что я принадлежу ей, что стану ее добровольным рабом, готовым пойти, куда и когда она скажет, и выполнить любое ее приказание. Я принял эту роль с готовностью и наслаждением. Чем больше просьб я от нее получал, тем с большей радостью исполнял ее желания; я был теперь прислужником не мистера Блая, но Кайкалы. И когда мы с ней лежали у озера, нежно прикасаясь друг к дружке, и пальцы мои привольно бродили по ее груди, я забывал о простертой надо мной длани капитана, а Кайкала расспрашивала меня о жизни в Англии – моим родным языком она владела куда лучше остальных туземцев.
– Я живу в Лондоне, – говорил я, изображая большого барина, хоть никогда севернее Портсмута и не был. – У меня очаровательный дом рядом с Пикадилли-серкус. Полы в нем мраморные, лестничные перила золотые, правда, они немного поблекли, но, уезжая, я велел моим слугам отполировать их к моему возвращению до блеска. Впрочем, на лето я переезжаю в сельское поместье, в Дорсет. Летом Лондон пугающе скучен, тебе так не кажется?
– Значит, ты богат? – спросила она, широко раскрыв глаза.
– Ну, тебе следует помнить, что говорить о своем богатстве – это вульгарно, – ответил я, умудренно поглаживая себя по подбородку. – А потому скажем так: я живу с немалым удобством. С очень, очень немалым.
– Я тоже хочу жить с удобством, – сказала она. – У тебя в Англии много друзей?
– О, ну разумеется, – заявил я. – Мы же видные члены общества, я и моя семья. Всего только в прошлом году моя сестра Элизабет впервые вышла в свет и за десять следующих дней получила четыре предложения руки и сердца, а один из поклонников подарил ей кролика необычайной расцветки. А после наша незамужняя тетка взяла ее в компаньонки, собираясь объехать всю Европу, где, смею сказать, сестру ожидает множество романтических недоразумений и встреч, она потом со счету собьется, вспоминая о своих приключениях во Франции, Германии и Испании.
Кайкала улыбнулась и отвела от меня взгляд, и я понял, что рассказы мои ей нравятся. Лицо ее говорило, что она ничего не знает о мире, который лежит за пределами ее собственного, но знает, по крайности, что он существует, лучший мир, чем ее, и хочет его увидеть.
– Но почему же тогда Эй-Ко оказался на корабле? – спросила она. – Почему ты не остался в Англии, чтобы считать твои деньги?
103 
