– Вот так, Тернстайл, – сказал мистер Блай, ухватив меня, проходившего мимо него, за воротник. – Надеюсь, хотя бы ты учтешь мой совет.
– Конечно, сэр, – ответил я. Следует сказать, что в венерических болезнях я смыслил столько же, сколько свинья в апельсинах, однако само звучание этих слов представлялось мне неприятным.
– Сомневаюсь, чтобы Турнепс понравился хоть одной туземной леди, – заметил, подходя к нам, мистер Хейвуд, паскудник. – Уж больно он неказистый, верно?
– Попридержите язык, сэр, – ответил капитан и ушел, оставив униженного офицера стоять с разинутым ртом. Я подмигнул ему и побежал следом за капитаном.
Это произошло на следующее утро, рано, солнце еще не оторвалось от горизонта, но света хватало, чтобы увидеть все, что могло появиться вдали, и я стоял на носу корабля, наедине с моими мыслями. Людей на палубе было мало, корабль вел, стоя неподалеку от меня у руля, мистер Линклеттер, старший матрос, негромко и мелодично напевавший «Милую Дженни из Голуэй-Бей».
Где-то там, вдали, лежал наш остров, думал я, и на нем меня ждут новые приключения. Голову мою наполняли мысли насчет туземных женщин, в последние месяцы они были главной темой матросских разговоров. Матросы уверяли, что они разгуливают в чем мать родила, и я представлял себе это с волнением и ужасом. Дело в том, что мне только еще предстояло познать женщину, я с тревогой думал об этом ночами и не мог заснуть, по временам невольно прикидывая, не лучше ли мне будет и вовсе остаться на борту корабля, не встречаться с затаившейся впереди реальностью.
– Турнепс, – негромко окликнул меня допевший песню мистер Линклеттер, однако я не обернулся. Я дал себе слово больше на это имя не откликаться. – Тернстайл, – сказал он немного настойчивее, но все еще почти шепотом.
Я, еще не готовый отогнать мои мысли, не готовый открыто встретиться с миром, снова остался неподвижным.
– Джон, – наконец произнес он, и на сей раз я повернулся и увидел, что мистер Линклеттер улыбается.
Он повел головой туда, куда я только что смотрел, я обернулся снова, прищурился, чтобы видеть яснее.
– Посмотри, – сказал он, и я – при всех донимавших меня тревогах – почувствовал, как мое лицо расплывается в широкой улыбке, и испытал в тот миг такое волнение, что мог бы, пожалуй, прыгнуть в восторге за борт и поплыть впереди корабля.
Земля.
Мы достигли ее.
Часть III. Остров
26 октября 1788 – 28 апреля 1789
1
Когда я был совсем еще мальчишкой, ну, может, немного постарше, мистер Льюис нередко жаловался, что я чересчур непоседлив, ни одного дела до конца довести не могу. То было лишь одно из обвинений, которыми он осыпал меня, впадая в дурное настроение, а это происходило, скажем, если один из моих братьев возвращался домой с меньшей, чем ожидалось, добычей, или ввязывался в драку и лицо его покрывалось синяками, отчего он лишался привлекательности, а стало быть, и шансов быть избранным на Вечернем Смотре. Если ты не занимался уборкой в доме, то выходил на улицу, чтобы шарить по карманам, а если не предавался и этому, то участвовал в тех, других делах, о которых я предпочитаю не рассказывать. Думаю, мистер Льюис обалдел бы, увидев меня выполняющим всю ту работу, какую я описал пока что в этих воспоминаниях.
Короче говоря, мы провели на борту нашего благословенного судна чуть меньше года. А наша стоянка на острове продлилась половину этого срока, но Спаситель не даст мне соврать, происшествий на это время пришлось никак не меньше. Ибо, если плавание было по временам трудным и если между палубным матросом и боцманом вспыхивали иногда перебранки, то все же мы оставались, по большей части, счастливой командой и были этим довольны – ватагой моряков, которые видели в мистере Блае нашего миропомазанного главаря, такого же посланника Божия, как король Георг, коего Спаситель помазал на правление нами. То была священная вера, она не подвергалась сомнению, и потому мы составляли компанию, почти не ведавшую раздоров. Однако на острове мы не были скучены, как при морском переходе, в малом пространстве, и все начало изменяться. Изменились матросы, изменились офицеры, изменился капитан. Да и сам я, думаю, изменился. Каждый из нас обнаружил там нечто, совершенно для него неожиданное. К добру или к худу, но происшедшим на острове событиям и удовольствиям, которые мы там получали, суждено было обратить членов команды «Баунти» совершенно в других людей, и это наложило на всех нас – от капитана до его мальчишки-слуги – отпечаток, свой на каждого, который нам придется носить до конца наших дней.