– Я бы свою долю благодарности золотом взял! – выкрикнул, желая потешить товарищей, Исаак Мартин.
– Заткнись, ты! – рявкнул наш паскудник. – Всем молчать, когда к вам обращается капитан!
– Нет-нет, мистер Хейвуд! – крикнул капитан и взмахнул рукой, чтобы сбить этого пса с взятого им следа. – В этом нет никакой необходимости. Мистер Мартин прав, и замечание его разумно. Увы, я нахожусь не в том положении, чтобы предложить вам, матросы, финансовое вознаграждение, но будьте уверены, если бы денежные сундуки сэра Джозефа Банкса принадлежали мне, я постарался бы честно оплатить ваши труды.
Ответом на эти слова послужили всеобщие рукоплескания, и я подумал, что в предвидении скорого освобождения из нашей плавучей тюрьмы каждый, кто только есть на борту, ощущает себя членом счастливой, радостной компании.
– Однако мое положение позволяет мне предоставить вам некоторое количество свободного досуга, – весело сообщил капитан. – Никто не знает, сколько времени мы проведем на Отэити, собирая ростки хлебного дерева. Разумеется, кое-какую работу нам выполнять придется. Собрать и сохранить их нужно будет в количествах немалых. Да и корабль требует кое-какого ремонта. Тем не менее я рассчитываю, что каждый из вас получит более чем достаточное время для отдыха от трудов; я прослежу за тем, чтобы вся работа на острове была поровну разделена между офицерами и матросами.
Матросы снова одобрительно загомонили, и я подумал, что, может быть, на этом выступление капитана и закончится, но нет, он обвел всех нас взглядом, посерьезнел, помолчал, глядя в палубу, – щеки его, заметил я, порозовели.
– Есть, однако, вопрос… довольно важный вопрос, на котором я хотел бы остановиться, – объявил он наконец, и таким взволнованным голосом, какого я у него еще не слышал. – Как многие из вас знают, я, когда был помоложе, посетил эти острова вместе с покойным капитаном Куком.
– Да благословит Бог его священное имя! – крикнул кто-то из стоящих в заднем ряду.
– Да благословит его Бог, – отозвался капитан Блай. – Воистину так. Хорошо сказано, друг мой. Однако упомянул я об этом потому, что среди вас немало и… ну, в общем, новичков, которым здешние обычаи неизвестны. И я обязан предупредить вас, что… что живущие здесь люди могут не знать наших христианских правил.
Теперь он смотрел на нас так, точно все уже объяснил, однако глаза матросов оставались пустыми; похоже, никто из них не понял, о чем шла речь.
– Говоря о христианских правилах, я, разумеется, имею в виду то, как ведем себя и здесь, и дома мы, мужчины, и то… как бы это сказать?.. то, как ведут себя здешние женщины. В отличие от наших достойных жен – вот я о чем.
– Надеюсь! – взревел Вильям Маспратт. – А то мне приходится платить моей супружнице по фартингу каждый раз, как я захочу, чтобы она поцеловала мою свистульку!
Матросы захохотали, капитан смутился.
– Мистер Маспратт, прошу вас, – сказал он, покачав головой. – Ваша вульгарность неуместна. Давайте не будем опускаться до уровня дикарей.
Он снова помялся, откашлялся и, похоже, почувствовал себя немного увереннее.
– Мы все здесь мужчины, не так ли? Поэтому буду говорить прямо. Женщины этих островов… они привычны к знакам внимания со стороны многих мужчин. Они неразборчивы, понимаете? Конечно, это не делает их людьми недостойными, таков их обычай, вот и все. Они не похожи на нас, на тех, кто, прилепившись к жене своей, навсегда остается ей верным.
Новые крики, шуточки, однако капитану удалось перекричать всех.
– Многие из них тяжело больны, – продолжал он. – Речь идет, если называть вещи своими именами, о венерических болезнях. И потому я советую всем вам и каждому не ставить себя в положение, чреватое тем, что и вы такое подхватите. Конечно, мужчина есть мужчина, а вы провели долгое время в море, довольствуясь лишь обществом друг друга, однако я прошу вас помнить, встречаясь с туземцами, о вашем здоровье… ну а если это вам не по силам, о вашей нравственности. Мы, может быть, и окажемся среди дикарей, но ведь мы англичане, понимаете?
Матросы молчали вмертвую, я ждал, что они в любое мгновение разразятся хохотом, однако его опередил прозвучавший слева от меня писклявый голос, который принадлежал мичману Джорджу Стюарту.
– Я-то шотландец, – с сильным акцентом произнес он. – Значит, я могу валять кого захочу, капитан?
Команда загоготала, мистер Блай сошел с ящика, покачивая головой от смущения и разочарования сразу. В любом другом случае замечание вроде этого вызвало бы взрыв его возмущения, однако плаванию нашему предстояло вот-вот завершиться, и потому дисциплину на судне можно было немного ослабить.