42 
Эдит не понаслышке знала социальную иерархию, существующую среди тех, кто служит богачам. Как это удобно. Такие, как Эдит, лучшие осведомители. Праведные, благочестивые стражи интересов семьи. Как бы изумилась Эдит, если бы ее обвинили в сплетнях. Ее преклонение перед хозяевами не имеет границ, но не меньше и любопытство — при том что беседовать со мной совсем не то что судачить с кем-нибудь из низшей прислуги.
— Надо думать, миссис Стреттон в молодости была красавицей, — поощрила ее я.
— Не вижу в этом для нее оправдания.
— А как думал на этот счет сэр Эдвард?
— Вообще-то следовало бы все это замять, но… — Ее взгляд упал на пятнышко пыли на моем шкафу, показавшееся ей не меньшим грехом, чем связь сэра Эдварда с горничной супруги.
Я поспешила отвлечь ее внимание: не хотелось, чтобы из-за меня досталось молоденькой Бетси, в чью обязанность входило протирать пыль в моей комнате. (Хочу со всеми сохранять добрые отношения.)
— Почему же не замяли? — быстро переспросила я.
— Мне рассказывала моя мать. До замужества она служила в доме; потому и меня взяли вперед других. Миссис Стреттон — как она себя величает — почти на двадцать лет моложе ее светлости, которая вышла замуж за пятнадцать лет до рождения мистера Рекса. Судя по всему, сэр Эдвард считал ее светлость бесплодной. Она была ему незаменимой помощницей, разбиралась в делах, умела принять гостей, когда требовалось, — словом, прекрасной женой во всех отношениях, кроме одного. Не могла произвести на свет здорового ребенка. А сэр Эдвард, разумеется, желал сына, продолжателя своего дела.
— Естественно, что ему нужен был сын.
— У ее светлости и до того были неудачные попытки. Сэр Эдвард уже отчаялся. Потом ее светлость забеременела, но никто не верил, что беременность будет иметь благоприятный исход. Прежде этого не случалось, а ее светлости было уже под сорок. Врачи сомневались, даже опасались за ее жизнь. Тогда-то и стало известно, что должна родить Валерия Стреттон, — и сэр Эдвард признал отцовство. Ведь сэру Эдварду во что бы то ни стало нужен был сын — по возможности, законный — главное, чтобы сын. Он всегда был сам себе закон. До местных скандалов ему дела не было, да никто бы и не посмел ему перечить — даже леди Кредитон, которая была в ярости от того, что горничная продолжала оставаться в доме. Но сэр Эдвард всегда поступал по-своему — даже с ее светлостью. Самое невероятное в этой истории то, что ее светлость легла рожать всего через пару дней после родов Валерии Стреттон. Сэр Эдвард был вне себя от радости, когда любовница родила здорового ребенка: у него появился сын. А через несколько дней и у ее светлости родился мальчик. У него стало двое сыновей, и он не собирался лишаться ни одного из них. Говорили, он перепробовал в жизни, что только можно, — потому так много добился. И жена была нужна, и любовница — а чего хотел сэр Эдвард, то исполнялось. Поэтому оба мальчика родились в Замке, и сэр Эдвард души не чаял в обоих, хотя, разумеется, был с ними очень строг. Но всегда звал их «моими сыновьями». Сына Валерии Стреттон окрестили Редверсом, но леди Кредитон хотела, чтобы все знали, который из них главнее, потому и дала своему ребенку имя Рекс: король. Рексу было назначено стать наследником. Но и Реда воспитывали как следует, ему была назначена доля — меньшая, разумеется. Реду было на роду написано плавать по морям, а Рексу приумножать капитал. Так что их готовили к разным стезям. Но Рекс — это Кредитон. Удивляюсь, как сэр Эдвард не догадался дать свою фамилию и Редверсу. Я слышала, случись что с Рексом…
— То есть если умрет? — уточнила я.
Мой вопрос шокировал ее. Наперед учту, что смерть на ее языке — это «нечто, могущее случиться».
— Случись что с Рексом, — жестко повторила она, — то наследником будет Редверс.
— Как интересно, — сказала я. Она не стала спорить.
— Видите ли, моя мать служила здесь еще до рождения мальчиков. Очень часто рассказывала обо всем, что происходило. Помню ее рассказ о дне, когда спускали корабль. Спуск корабля — это всегда событие. Сэр Эдвард самолично следил, чтобы все делалось как надо: повторял, что это полезно для дела. Хотел, чтобы все знали, что «Леди-линия» получила прибавление.
— Еще бы, — вставила я, поощряя ее на откровенность.
— Вы, наверное, знаете, что у нас все корабли «леди». И леди Кредитон должна была дать имя новому судну. Все было наготове: ей оставалось только разбить о борт бутылку шампанского — сами знаете, как это делается. Заранее было решено, как назовут корабль: «Леди удачливая» или что-то в этом роде. А накануне спуска в Замке вышла размолвка. Ее светлость дозналась о связи сэра Эдварда с Валерией Стреттон и как далеко она зашла. Леди очень расстроилась. Не то чтобы не знала про его шалости, но чтобы такое случилось в Замке, можно сказать, прямо под носом — было от чего выйти из себя. Она хотела прогнать Валерию Стреттон, но сэр Эдвард и слышать не желал. Да, в тот день все было не так. А назавтра она приехала окрестить корабль, и, когда все ждали от нее слов: «Даю судну имя „Леди удачливая“» — или как там еще, — она вдруг объявила: «Называю корабль „Роковой женщиной“!» Сами понимаете, в знак вызова.
42 
