– Полет прошел благополучно? – спросила Джина.
– Да, и дорога до Флоренции была великолепной.
– Вам нравится Флоренция? Такая еда, магазины, искусство.
– Да, все.
Они поболтали немного. Разговор был живым и непосредственным. Наблюдая за Бастоне и его женой, Лайла видела в них людей, проживших вместе целую жизнь и все же не потерявших способность наслаждаться и ценить эту жизнь.
– Вы встретили возлюбленную моего мужа, – сказала Джина Лайле.
Бастоне хмыкнул и воздел глаза к небу.
– А, молодая американка! Между нами была такая страсть, такой накал! Ее отец не одобрял наших встреч. Но от этого страсть только раскалялась. Я писал оды и сонеты, сочинял для нее песни. Такая боль и радость первой любви. Потом она исчезла.
Джованни щелкнул пальцами.
– Как мечта.
Он взял руку жены. Поцеловал.
– Но тут появилась прекрасная тосканская женщина. Которая отказывала мне, выгоняла, а я проклинал ее, молил, ухаживал, пока она не сжалилась надо мной. С ней я прожил на самом деле оды, сонеты и песни.
– Сколько лет вы женаты? – спросила Лайла.
– Двадцать шесть.
– И все равно песня.
– Да, каждый день. Иногда музыка немного фальшивит, но это всегда песня, которую стоит спеть.
«Самое лучшее описание прекрасного брака, которое я когда-либо слышала», – решила Лайла.
– Помните, нужно петь, – велела она Джули и Люку. – Синьор Бастоне, они вчера были помолвлены.
Джина захлопала в ладоши и с чисто женским любопытством стала изучать кольцо Джули.
Бастоне поднял бокал.
– Пусть ваша музыка будет сладостной. Салют!
Аш постепенно подвел беседу к нужной теме.
– Наверное, вам было бы интересно встретиться с Мирандой. И Лайла, и я нашли историю о вашем дедушке и партии в покер с Джонасом Мартином весьма занимательной.
– Они так и остались друзьями, хотя редко видели друг друга с тех пор, как мой дед вернулся домой и стал заниматься бизнесом. По словам деда, Джонас любил играть, но почти всегда проигрывал. Его называли…
– Неудачником Джонни? – подсказал Аш.
– Да-да.
– И проигрывал фамильные ценности? Это вошло у него в привычку?
– Бывало, как вы понимаете. Он был э… избалован. Молод и немного буен, так сказал дед. И добавил, что отец Мартина очень разозлился, когда узнал об этой ставке, но игра есть игра. Вы собираетесь писать о том времени?
– Я очень заинтересована, – кивнула Лайла. – Миранда не знала, что именно поставил Джонас, какое фамильное достояние было навеки потеряно. Не могли бы вы сказать мне, что это такое?
– Я могу сделать больше. Могу показать. Хотите посмотреть?
Сердце Лайлы заколотилось в горле. Она едва нашла в себе сил кивнуть.
– Очень.
– Пожалуйста, пойдем.
Он поднялся.
– Захватите вино. Мой дед любил путешествия и искусство. Он путешествовал по делам: то, что мы сейчас называем созданием сети.
Он повел их назад – по золотистым изразцам, под арками.
– Он искал предметы искусства, что-нибудь очень ценное, куда бы ни отправился. Это увлечение перешло к моему отцу, а от него – ко мне.
– У вас превосходная коллекция, – заметила Джули. – Вот это!
Она остановилась у портрета женщины, мечтательной и романтичной.
– Это ранний Умберто Боччони?
– Совершенно верно.
– И это.
Джули перешла к картине, написанной в глубоких, роскошных тонах. Лайла различила смутные силуэты людей.
– Одна из его поздних работ, когда он влился в течение итальянских футуристов. Обе великолепны. Мне нравится, что вы повесили их рядом, видна эволюция творчества, движение.
– Вижу, вы разбираетесь в искусстве.
Он взял ее за руку:
– У вас своя галерея.
– Я управляющий.
– Хороший управляющий все равно что владелец. Я надеюсь, вы хороший менеджер.
Когда они прошли через следующую арку, Джули остановилась как вкопанная.
Это, по мнению Лайлы, не могло быть гостиной. Слишком приниженный и ординарный термин. Салон – может быть. Но, скорее, галерея.
Здесь были стулья и диваны с пастельной обивкой. Столы. Шкафы, комоды от простых до вычурных, поблескивавших от времени. Маленький камин, обрамленный малахитом, был полон ярко-оранжевых лилий.
И повсюду царило искусство.
Картины, от выцветших икон до старых и современных мастеров. Скульптуры из гладкого мрамора, полированного дерева, необработанного камня стояли на пьедесталах и специальных столах.
Настоящие шедевры.
– О!