Широкий аэролет с блестящими, словно лоснящимися боками покачался из стороны в сторону и словно бы зачерпнул носом воду, прежде чем с ревом пронестись над мелководьем широкой реки, распугав бродивших на берегу животных и переполошив ринувшихся врассыпную рыбок, что мирно плавали возле усыпанной галькой отмели. Флайер совершал долгий полет на низкой высоте, держась всего в нескольких метрах над верхушками деревьев лесополосы, простиравшейся от исполинского тора главного дома усадьбы Эсперсиум на девяносто километров, до самой границы поместья. Над горизонтом поднималось рыжевато-красное солнце, но свет его с трудом пробивался через кучевые облака, и высокие деревья лесопосадки, ловя верхушками первые рассветные лучи, отбрасывали тонкие длинные тени на пастбища и луга в одной стороне усадьбы. Вепперс сидел в охотничьей ложе и бездумно смотрел на поздний осенний восход. Первый дневной свет уже отражали и высочайшие из убруатерских небоскребов, их зеркальные стены отливали розовым.
Вепперс перевел взгляд на лазерник, лежавший перед ним. Ружье было включено, однако стояло на штативе без дела. Он был один на галерее для стрельбы. Ему никого не хотелось видеть. Даже Джаскена он выгнал, и теперь начальник СБ беспокойно мерял шагами главную пассажирскую каюту. Сквозь кроны деревьев лесополосы пробивалась к небесам огромная птица, роняя перья и обламывая ветки. Вепперс потянулся было за лазерником, но передумал и с полдороги отдернул руку. Птица, величаво покачивая роскошным плюмажем, полетела прочь.
Он не хотел охотиться, и это было давним дурным знаком. Он утратил интерес к охоте. Ну, по крайней мере, к отстрелу. Едва ли, как ему сейчас подумалось, можно удостоить это истребление гордого сравнения с настоящей охотой. Распугивать птиц шумом низколетящего флайера и потом отстреливать их — тоже мне подвиг. Но ему часто требовалось отвлечься, и такое занятие всегда помогало развеять тоску. Поэтому он велел посадить здесь леса.
Он безвольно обмяк в кресле, потому что флайер помчался вдоль склона холма, и у него неприятно отяжелел желудок.
Все пройдет. Но разве он этого не знал? Все однажды закончится. Настанет день, и придет конец всему.
Он наблюдал за извивами холмов на трассе флайера и в некотором смысле чувствовал их — когда флайер перевалил через высокий холм и начал спуск в долину, его посетило ощущение, близкое к невесомости. Потом тело отяжелело опять. Далекий еще Убруатер скрылся за склонами долины. Восход окрасил только дальний гребень.
Вепперс устал и ни на что не мог отважиться. Может, выебать кого-нибудь? Он вспомнил дочь Сапультриде, Кредерре: как она оседлала его и в экстазе закачалась взад-вперед. В этом самом кресле. Сколько прошло дней? Десять, одиннадцать — всего-то...
Сгодится ли Плёр? Стоит ли вызвать другую девчонку? А может, сразу двух — пусть удовлетворят друг друга прямо на его глазах. Но вряд ли это его успокоит.
К сексу он тоже стал равнодушен. Еще одно недоброе предзнаменование.
Может, легкого массажа окажется достаточно. Он мог бы вызвать Херрита, чтобы тот его как следует помял, расслабил ноющие узлы, прогнал усталость и тревогу. Но он откуда-то знал, что сейчас и это не сработает. Он подумал, не прибегнуть ли к услугам Сефрона, его Посредника по Веществам. Нет-нет, никакой наркоты. Святая поебень, да он и в самом деле не в духе сегодня. Что такого случилось?
Ничего особенного. Просто... из него словно воздух выпустили. Это нервы.
Он был самым богатым и могущественным человеком во всей этой долбаной цивилизации, у него было больше денег и власти, чем у кого бы то ни было еще, он превосходил их могуществом и состоянием в разы, на порядки, но нервы его изводили. И он знал причину. Он ввязался в переплет, из которого мог выйти еще богаче и влиятельнее, чем был, а мог — но это оставалось маловероятной возможностью — потерять все. Деньги. Репутацию. Имя. Даже жизнь.
У него всегда появлялось такое чувство, когда великий замысел близился к претворению в жизнь. Но обычно — в полном соответствии с его планами. И это чувство быстро отступало.
Безумие какое-то. Куда же он влез! Он рискнул всем, поставил на кон все, что имел. Прежде он никогда не рисковал всем, что у него было. Напротив, он рисковал как можно реже и меньше. Да что там: он продавал плодотворную идею рискнуть всем тем идиотам, которые досаждали ему вопросами, как стать богатым, но сам всегда старался свести риски к абсолютному минимуму. Всегда, в каждой ситуации. На этом пути ошибка — неудача, ибо каждый делает ошибки, а кто не совершает их и не терпит неудач, тот, вообще говоря, ничего не делает — не представляла смертельной угрозы. Она не могла его прикончить, свалить, уничтожить. Такого никогда и не происходило. Он оставлял другим сомнительную честь саморазрушения, потому что на развалинах всегда было чем поживиться. Сам же Вепперс никогда не рисковал сверх меры.