— Тебе не хуже? — спросил суперинтендант.
— Гораздо лучше, Орель.
— Голова не кружится? Не ведет?
— Нет.
— Ну и хорошо. Завтра особо не торопись, мы проводим вас в аэропорт. Хочешь, чтобы кто-нибудь помог тебе собраться?
— Я справлюсь.
— Тогда спокойной ночи, и чтобы завтра вернулся воскресшим.
Адамберг заставил себя поесть и решил отправиться к реке попрощаться. Термометр показывал минус десять.
В дверях его остановил охранник.
— Вам лучше? — спросил он. — А то вы вчера были в таком виде… Вот же сволочи. Вы хоть приложили кого-нибудь?
— Да, всех. Простите, что разбудил.
— Ничего, я не спал. Было почти два часа ночи. У меня бессонница.
— Два часа? — переспросил Адамберг, возвращаясь. — Так поздно?
— Без десяти два. А я не спал, ужас какой-то.
Обеспокоенный Адамберг засунул руки в карманы, спустился к Утауэ и сразу повернул направо. В такой холод не хотелось ни сидеть, ни встречаться с этой фурией Ноэллой.
Без десяти два. Комиссар ходил взад и вперед по маленькому пляжу вдоль берега реки. Командующий канадских гусей был все еще на посту: устраивал войска на ночлег, загонял в строй ушедших в самоволку и заблудившихся. Комиссар слышал у себя за спиной нетерпеливое кряканье. Вот у него точно нет никаких душевных травм, он не пойдет напиваться воскресным вечером в кафе на улице Лаваль. За это Адамберг еще сильнее возненавидел безупречного вожака. Этот гусь, наверное, каждое утро проверяет, все ли перья у него в порядке. Он поднял воротник куртки. Оставь его в покое и подумай, шевели мозгами, как сказала Клементина, не так уж это и сложно. Следуй советам Санкартье и Клементины. Пока они были его единственными ангелами-хранителями: старуха и сержант. Каждому свое. Думай.
Без десяти два ночи. До эпизода с веткой комиссар помнил все. Он спросил у бармена, который час. Четверть одиннадцатого, тебе пора спать, приятель. Как бы он ни шатался, с веткой «поцеловался» минут через сорок. Ладно, пусть через сорок пять, со всеми допусками. Не больше, потому что ноги тогда еще слушались его. Значит, он наткнулся на дерево около одиннадцати. Очнулся на выходе с тропы и еще двадцать минут шел до здания. Значит, очнулся в половине второго ночи. Следовательно, между встречей с веткой и жутким пробуждением на тропе прошло два с половиной часа. Черт возьми, два с половиной часа на путь, который обычно занимал полчаса.
Что он мог делать эти два с половиной часа? Он ничего не помнил. Был без сознания все это время? При температуре минус двенадцать? Он бы замерз. Значит, двигался, шел. Или падал, вставал, снова шел и снова падал. Теряя сознание.
Алкоголь, мешанина. Он знавал людей, которые буянили всю ночь и ничего об этом не помнили. В камере вытрезвителя они интересовались, что делали накануне, не помня, что избили жену и выбросили в окно собаку. Двух- и трехчасовые пробелы в сознании, а потом свинцовый сон. Как будто пропитанный спиртным мозг отторгал воспоминания, как мокрая бумага отторгает чернила.
Что он пил? Три порции виски, четыре бокала вина, коньяк. Если бармен — а он спец в этом деле — решил, что его пора выкинуть вон, значит, на то были веские причины. Бармены определяют уровень алкоголя в крови не хуже приборов ККЖ. Бармен увидел, что клиент переступил за красную линию, и даже за деньги не налил бы ему еще одну рюмку. Они такие, эти бармены. За внешностью торговцев скрываются химики, филантропы, морские спасатели. Он нахлобучил ему на голову шапку, это Адамберг помнил очень хорошо.
Вроде все, заключил комиссар и повернул назад. Пьянка и удар по лбу. Бухой и травмированный. Ему понадобилось два с половиной часа, чтобы пройти по этой чертовой тропинке, то и дело падая. Он был настолько пьян, что окутанная спиртными парами память отказалась «записывать» что бы то ни было. Он зашел в этот бар, ища то самое забытье, что прячется на дне стакана. Что ж, он более чем преуспел.
Вернувшись, он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы собрать чемодан и освободить белую комнату. Свободное пространство — вот что он хотел увидеть в Париже. Он чувствовал, что сыт по горло облаками, темными кучевыми облаками, которые сталкиваются друг с другом, как надутые жабы, порождая молнии. Нужно было разъединять облака, резать их на кусочки, класть каждый кусочек в ячейку, на пластинку для обработки, а не кидать в огромную неподъемную сумку. Он станет поступать с подводными камнями так, как его научили в ККЖ, конечно, если сумеет. Он подумал о ближайшем: присутствии в аэропорту Ноэллы, готовой лететь рейсом в 20.10.