89 
– А кто вы, дочь моя? Почему мне звоните?
– Я с сомнениями к тете Лизе обратилась, – немного тише, чтобы не сорваться на писклявость, ответил Пустынник. – А она ваш телефон и дала. Здесь она живет, в Тимачево. Сказала, чтобы я с вами посоветовалась.
– Что за тетя Лиза? – не отставал топорник. – Откель меня знает? Как ее по имени-отчеству, фамилия как?
– Простите, я, наверное, ошиблась, – испуганно пискнул колдун и отключил трубку. Потом присел возле скрючившейся девушки, откинул ее на спину, повернул голову лицом вверх, опять прикоснулся к губам, с силой выдохнул.
Разноцветная красотка с хрипом втянула воздух, закашлялась, втянула снова. Оперлась руками в грязный пол, поднялась, привалилась спиной к стене.
– Ну что, очухалась? – присел рядом Пустынник.
Девушка кивнула.
– А говорить можешь?
– На… Наверное… – с трудом выдохнула она.
– Ну, так никому о случившемся не говори, понятно? – Маг дождался кивка и погладил ее по голове: – Запомни, смертная. Никогда не входи в парадную, в лифт или еще куда с незнакомыми мужчинами. На улицах столько подонков, а ты даже по сторонам не смотришь. И еще… – Он оттянул нагрудный карман курточки и сунул в него телефон: – Впредь постарайся быть скромнее, хорошо?
– Что… Что со мною было? – наконец справилась с языком девица.
– Ничего, – поднялся Пустынник. – Тебя даже не изнасиловали. Хотя ты явно напрашивалась. Ладно, прощай. У меня еще много дел. Я наметил себе на сегодня культурный отдых. Мне нужно успеть расслабиться и побаловать свою даму.
Санкт-Петербург, Зимний дворец,
Рождественский бал. 10 января 1830 года. 19:30
Белый зал Зимнего дворца был залит ярким, почти дневным светом пятисот восковых свечей, сияющих в держателях на стенах и двадцати подсвечниках, выставленных перед окнами, на трех огромных люстрах, что свисали чуть не до самых голов гостей. Оркестр занимал место в левом, ближнем к крепости, углу, оставляя остальное пространство для танцующих. Бал открывал сам император. Взяв за руку юную Елену Горчакову, он вывел девушку в центр зала и, в такт звукам полонеза, повел ее по кругу. Следом начали торопливо выстраиваться другие пары.
Младшая княжна Белосельская-Белозерская, легонько обмахиваясь веером, стояла рядом с матерью и вполуха слушала разговоры престарелых тетушек, обсуждающих столь странный выбор: уж не выбрал ли себе царь новую фаворитку? Юлия довольно часто оставалась без кавалера на танец – все прекрасно знали, что путь к ее сердцу закрыт для всех, и приглашение не даст ничего, кроме нескольких туров по залу и вежливого раскланивания.
Не желая погружаться в сплетни, девушка отошла к окну, вгляделась в темноту. Там, на противоположном берегу Невы, над Петропавловской крепостью, в честь праздника полыхали сотни факелов. Еще два костра горели над ростральными колоннами чуть в стороне. Увлекшись, княжна совсем не заметила возникшего вокруг нее волнения и повернулась только после громкого, требовательного покашливания.
– О, простите, ваше величество, – глубоко присела она перед Николаем в вежливом поклоне.
– Наша затворница скучает? – жестом разрешил ей подняться император. – Известная недотрога и мужененавистница. Однако, однако, кто бы мог подумать…
Николай Первый взял ее под локоть и не спеша повел вдоль окон, вызвав новую волну перешептываний за спиной.
– Значит, недотрога и затворница? – повторился царь. – Вот уж от кого не ожидал, так не ожидал. Не думал, что именно вы, княжна, захватите в столь жестокий плен одного из доблестнейших моих офицеров.
– О чем вы, ваше величество? – не поняла девушка.
– О нем самом. О кузене вашем, Муравьеве Андрее Николаевиче. Бурную деятельность сей офицер в Египте развернул, постоянно ваше имя с почтением поминая. Выискал неких сфинксов, за стражей мертвых почитаемых, и мыслит сюда, в Россию, их перевезти. Посла нашего, графа Рибопьера, сна и покоя лишил, всяческой поддержки требуя.
– Да, мы говорили с кузеном об этих сфинксах, – признала Юлия Белосельская-Белозерская. – Сказывали, что сии памятники есть древнейшие в истории человеческой. И помыслили мы, что не в пустыне дальней им стоять надлежит, а здесь, на берегах невских, в столице просвещенной Европы. Была у нас надежда сюда их перевезти и подарить вашему величеству в знак наших чувств верноподданических.
89 
