Последние отзывы

  117  

«Да чего ж тебе надо от меня, Руссо ты наш деревенский, – с тоской подумал Спартак, – Жан-Жак домотканый...»

И спросил сквозь сон:

– Ты где по-русски научился калякать-то?

– Мир сошел с ума, – не слушая совершенно, тянул свою волынку Хямми. – Знаешь, простые финны, крестьяне, сейчас часто переходят границу – новую границу – и убивают простых русских, крестьян, которые селятся на наших местах^[35]... – Он порывисто встал, выдохнул шумно. – Я в наши леса уйду. К себе. Где нет городов, людей и войны...

– Ну и счастливо, – сказал Спартак.

– А по-русски я с детства говорю, – наконец-таки соизволил объяснить финн. – Мой отец возил рыбу в Петербург, и жена у него была русская, я тоже хотел продавать рыбу в России. Но у вас случилась революция... Прощай, Спартак. Спасибо.

– Ага, – сказал Спартак.

* * *

...Давешние заморозки со снегом и метелью были, как оказалось, последней фордыбачной попыткой издыхающей зимы вернуть себе авторитет. Черта с два, ничего у нее не выгорело. Ниже плюс пяти температура уже не опускалась даже ночью, а днем так и вообще припекало по-летнему. Кучеряво! Перебедовали зиму, братва!

Было еще темно, но со стороны леса уже доносилось сонное щебетание. Ага, проснулись, твари крылатые. Скоро всех окрестных птах распугают хриплые вопли проводящих утреннюю перекличку и злобное тявканье из собачника. А там и лес переполнится треском и шумом валящихся деревьев...

Марсель дотянул папироску практически до конца, бросил полусантиметровый окурок на землю и придавил каблуком. Ну и где ты, мил-человек? Пора бы...

В тот же момент – мысли он, что ли, читает, сволочь абверская? – со стороны административного корпуса послышались приглушенные шаги. Знакомая, чуть шаркающая походка. Марсель скользнул назад, вжался в стену кочегарки, хотя его и так совершенно не было видно в сумерках, бесшумно выудил из скулы^[36] складень, раскрыл. Шаги приблизились, на фоне медленно светлеющего неба проявился силуэт человека... Бесшумный шаг вперед, левая рука на лоб Кума, правая, которая со складнем, – к кадыку. И чуть нажать лезвием, чтобы прочувствовал, чтобы проникся.

– Ну что, Куманек? – в самое ухо прошипел Марсель. Кум замер. – Вот и смертушка твоя пришла, сечешь? Даже пикнуть не успеешь... – и он убрал нож от горла начальника оперчасти. – Что ж ты, голубь красноперый, без шестерок-то своих ходишь, ведь не ровен час напорешься...

– Дурак ты, – сказал Кум, осторожно трогая свой кадык. – А если б я тебя пристрелил?

– Ага, щас, – усмехнулся Марсель, пряча перо обратно в карман. – Пока ты свой шпалер доставать будешь, я тебя чикой исполосовать успел бы как зебру... И, гадом буду, однажды так и случится.

– Ой, не зарекайся, – Кум достал мятую пачку, выщелкнул папироску... и вдруг замер, глядя на нее.

– А вот увидишь, – продолжал заводиться Марсель. – Когда окончательно меня достанешь... Ты че, совсем больной, да? Я ж тебе еще тогда говорил: встречаться нам по внутренним делам можно, типа на дипломатическом уровне, потому как и ты власть, и я власть. А ежели блатные пронюхают, что мы с тобой свиданькаемся, как закадычные корешки, да еще тайно – это ж вышке подобно. Зубами ведь на куски порвут, даже разбираться никто не станет...

– Слушай, – не отрывая взгляда от бумажной трубочки с пересушенным табаком, вдруг перебил Кум, да таким тоном, что Марсель немедленно заткнулся, насторожился. – А помнишь, в тридцатом мы с тобой залезли на чердак и первый раз в жизни курили папиросы, которые ты у отца спер?.. Как они назывались...

– «Пушка», – помолчав, глухо ответил Марсель. – И что?..

– Ага, точно, «Пушка»... И Ахметка нас застукал, выпорол обоих...

– Не-а, – с непонятной интонацией возразил Марсель. – Дворник только тебя выпорол, а мне сказал, что, раз у меня отец свой есть, то пусть отец меня жизни и учит...

– Верно. Ты один?..

– Нет, – зло сплюнул Марсель. – У меня здесь четыре кнокаря^[37] и восемь гезелей^[38] по углам шухерятся... Алё, Комсомолец, ты чего? Чего стряслось-то?

Кум непроизвольно вздрогнул. Уже давно никто не называл его этим прозвищем – даже Марсель. Он и сам стал потихоньку забывать Комсомольца, как отмершую часть той, прежней жизни, которую уже не вернуть. Которую он разрушил собственными руками.

* * *

Тот, кого прежде друзья звали Комсомольцем, присел на холодный фундамент кочегарки, достал папиросы, раздумывая, как бы сообщить новость вору. Марсель, тоже поразмыслив малость о чем-то своем, опустился на корточки метрах в пяти от него.

  117