124 
Спартак медленно поднялся на ноги. Тело ломило, как во время гриппа. Умеют бить, падлы...
Возле дверей барака стоял, недобро прищурившись, Марсель, а за его спиной, недвусмысленно поигрывая железными кусками арматурных прутьев, маячило человек шесть, при взгляде на которых спорить с Марселем почему-то даже мысли не возникло у корешей Мойки... да вообще ни у кого. Подобрав раненых, противоборцы расползлись по нарам, и в центре барака остались тяжело дышащие Спартак и Мойка. У последнего на левой скуле наливался нехилый синяк, к утру обещающий занять пол-лица. «Кто его хорошенько достал, не знаю, но – спасибо, братишка...»
Марсель неторопливо, но в то же время неуловимо быстро, словно танцуя, оказался рядом с ними и коротко приказал:
– Ну что, пойдем потолкуем, товарищи дорогие. Как говорится, политическая ситуация требует... – он кивнул на угол барака слева от входа. Сидевшие там зеки, не дожидаясь особого уведомления, скоренько рассосались по бараку.
Усевшись на нары, Марсель достал из самодельного портсигара папиросу, прикурил от спички, затянулся, спросил лениво:
– Мойка, а расскажи-ка мне, что тут за кипеж происходит? Я из кожи вон лезу, чтоб, это, никаких сложностей не возникало у людей, а тут у тебя что? Ты мальчик, что ли? Первый раз замужем, да? Споры, драки, предъявы какие-то, ругань... У тебя ко мне вопросы, милый? Ну так у меня и спроси!.. – он небрежно махнул рукой. – Да вы присядьте, соколы, в ногах правды нет, а мне б ее, правду-то, от вас очень хотелось бы узнать... Мойка, начинай, я тебя слушаю.
«Ай-ай-ай, – подумал Спартак, усаживаясь на соседнюю шконку, – а я, пожалуй что, мимоходом себе смертного врага нажил в лице Мойки. Ишь как смотрит, будто из нагана целится...»
– Марсель, этот фраер сам на меня накинулся, сразу как пришел от Кума, так и бросился, – с жаром начал Мойка и растерянно умолк, глядя на иронично ухмыляющегося Марселя.
На Котляревского Марсель смотреть упорно не желал.
– Ну что ты, Мойка, мне тут втираешь, как школьник, типа: «Он первый начал!», – проговорил Марсель. – Ты дело говори. Я так понял, ты к нему, – он кивнул на Спартака, по-прежнему не глядя ему в глаза, – вопросы какие-то имеешь?
Мойка молча кивнул.
– Ну так и говори, учить тебя буду, что ли?! Ты ж у нас вор авторитетный...
И вновь в словах Марселя Спартак уловил скрытую иронию. Иронию – и еще что-то, от чего Спартак вдруг порадовался, что не с ним Марсель так говорит. Вроде бы и доброжелательно, вон, «авторитетным вором» назвал, первым говорить вызвал, а все же, все же...
А Мойка, похоже, иронии не уловил, приосанился, вновь став самим собой, даже про наливающийся синяк, кажется, позабыл.
– Непонятки с этим, – он кивнул на Спартака. – Я еще на этапе внимание на него обратил. С чего бы это он в каждой бочке затычка? С чухонцем в поезде встрял, а когда с ним люди по понятиям говорить стали – тобой, Марсель, прикрылся, будто кореш он твой по жизни и масти он нашей...
Спартак открыл было рот возразить, но Марсель резко сказал:
– Подожди, тебе слово потом дадено будет, пусть Мойка пока говорит.
Явно ободренный, тот продолжал:
– Опять же, не успел в зону прийти, с кем он свиданки потребовал? С опером дежурным! Чухонца защищал! А чего, почему? Не говорит, молчит. Опять же, с нами, бродягами, не кентуется, зато с этими, – он мотнул головой в сторону притихших зеков из числа фронтовиков, – якшается. Если он «мужик», то спросить с него требуется: почему лепил из себя козырного, тобой прикрываясь! А сегодня! К Куму его вызывали, прикинь! Это на десятый день сидения-то! И пробыл у него он почти час... Интересно, о чем это можно с Кумом битый час базарить? Может, его там еще и водочкой угощали с разносолами всяческими? А с какой такой стати?!
Молоток Комсомолец: выхлопа от выпитой водки не ощущается, иначе тут и Марсель ничего бы не поделал, порезали бы вмиг, коли уж вором себя назвал...
А Мойка все заводил себя:
– За какие это, интересно, заслуги? Верно я говорю, мутный он тип, и надо с ним по закону разбор учинить! И не я один так считаю, со мной люди согласны – наседка это оперская, стукач он!
– Закончил? – негромко спросил Марсель.
– А тебе мало?!
– Да нет, почему, – голос Марселя был на два порядка тише Мойкиного. И оттого звучал... внушительнее, что ли. – Серьезная предъява, ничего не скажешь...
– Так чего же, Марсель, порвать сучонка, порезать на ремни!
– Порезать, говоришь? – Марсель почесал скулу и ухмыльнулся. – Не зря тебя Мойкой[43] прозвали – эк ты резать любишь... А помнишь, что по закону теперь его выслушать надо? Удивляешь ты меня.
124 
