63 
— Эй ты! — закричал Щукин, так чтобы его слышали во всем вагоне. — А ну пусти коляску!
— Ты чего к инвалиду прицепился? — услышал сзади Тормоз женский голос.
— Да. Кто ты такой, а?
Он знал, в споры ввязываться нельзя. Сейчас двери откроются, он выкатит Щукина на платформу, а не довольные свидетели уедут.
— А ну, пусти, — Щукин, изловчившись схватил его за руку, — чего прицепился? Деньги у инвалида забрать хочешь?
Молодой парень, сидевший возле двери, поднялся и шагнул к Тормозу.
— Пусти его, тебе говорят.
— Никакой он не инвалид! — громко, чтобы его слышали, бросил Тормоз, — чужие медали нацепил, сам квартиру пропил, жену с дочерью по миру пустил.
— А ты кто такой?
— Его жена — моя сестра!
Воцарилось секундное замешательство. Щукин прикидывал в уме, кому скорее поверят, ему или Тормозу. Но время сыграло на последнего. Поезд остановился, двери отворились, и Тормоз вытолкал коляску на платформу.
Из пассажиров следом вышла только одна женщина. Она некоторое время постояла в отдалении, смотрела, что будет дальше. Тормоз, почти не шевеля губами, прошипел Щукину:
— Сиди тихо и не дергайся, понял, козел.
— Отцепись.
— Поговорить надо, — уже не так агрессивно проговорил Тормоз, — дело есть.
— Что такое?
— Заработать хочешь?
— Заработать все хотят.
Тормозу нужно было успокоить Щукина и дождаться, пока любопытные разойдутся.
— Сиди тихо, сейчас переговорим.
Бандит откатил коляску в самый конец платформы, поставил ее в последней арке. Женщина, наблюдавшая за Щукиным, увидела, что он больше не протестует, еще немного потопталась и направилась к эскалатору Больше свидетелей ссоры на платформе не оставалось, их увез поезд.
— Ну так, говори Тормоз прикинул, какой вариант поведения лучше всего сейчас избрать. Можно выбраться со Щукиным на поверхность, а там прикончить, закатив коляску в какой-нибудь двор. Но для того, чтобы выбраться из метро, нужно было кого-нибудь просить держать коляску на эскалаторе, тогда появятся ненужные свидетели. И так уже баба любопытная подвернулась. А науку своего учителя, Курта, Тормоз усвоил хорошо — никаких свидетелей, во всяком случае живых.
И он избрал второй вариант — самый быстрый.
Заговорить Щукину зубы, дождаться, когда поезд будет выезжать из тоннеля и резко толкнуть коляску.
Всего лишь три метра отделяли их от края платформы. Значит, Щукин не успеет остановиться и грохнется на рельсы. Тут ему и конец.
«Пассажиры, стоящие на платформе не видят сейчас нас, расположившихся в арке».
— Говори же, Тормоз.
«Они заметят лишь инвалидную коляску, поднимется паника, а я отступлю, смешаюсь с толпой и поднимусь на эскалаторе, а там ищи, свищи ветра в поле».
В тоннеле загрохотал поезд. Тормоз был готов толкнуть коляску в любую секунду.
«Еще чуть-чуть подождать», — думал он.
— Ну говори же, — Щукин обернулся к нему, — какое дело? Много денег? Меня теперь дешево не купишь, видишь, сколько я зарабатываю, — он потряс коробкой от сигарет.
Зашелестели бумажки.
— Держи свои бумажки, а то ветром унесет, — посоветовал Тормоз, отсчитывая в уме, — «Шесть, пять, четыре…»
На счет «ноль» он собирался толкнуть коляску.
Уже заплясали отблески фар на мраморе стены.
«Главное — сделать все быстро. Скрежет тормозов, крики, делаю несколько шагов назад, и я уже на эскалаторе».
Но тут произошло непредвиденное.
— Сколько времени не подскажете? — цыганенок дернул Тормоза за рукав.
— Пошел вон!
Поезд вырвался из тоннеля. Тормоз опоздал. А Щукин почувствовал, что дело неладное. Уж очень нервничал Тормоз. И о деле говорить не спешил.
— Кати меня в вагон.
— Перебьешься.
— Тогда, пусти.
Щукин, ухватился обеими руками за ободья и попытался поехать сам. Но Тормоз крепко держал коляску, протекторы скользили по полированному граниту.
— Козел! Пусти, слышишь?
— Не горячись. А ты пошел вон!
Цыганенок, потеряв интерес к Тормозу, двинулся на эскалатор.
"Ничего, еще поезд будет, этого добра тут навалом.
Лишь бы не раскричался. Нужно его успокоить".
— Деньги тебе нужны?
— Нужны, если большие.
— Только, кричи поменьше.
— Хочу, и кричу.
* * *
Комбат, выйдя из вагона, увидел Щукина, сидевшего в инвалидной коляске, и направился к нему.
«А это, что за хмырь с ним? Рожа мне его не нравится», — думал Борис Иванович, обходя толстую бабу, тащившую два ведра, покрытых марлей.
63 
