— И? — спросил Алексей.
— А все. Валера только сказал: «Все равно вы ничего не докажете». И ушел к себе в люкс. Мы Эльзу спать отправили, а сами с Сашей посидели, подумали, и решили это дело до утра оставить. Мол, на свежую голову все само как-нибудь решится. А Паша не дышал, это точно. Мы проверили. Я ушел к себе, Саша к себе, ну и все.
— Зачем же ты мне сказал, что это Валера его убил? — подала, наконец, голос Серебрякова.
— Ну, вы же знаете, как я к Ольге относился? Ирина Сергеевна! Не мог же я предать любимую девушку?
— Врешь! — закричал Алексей.
— Да вы-то откуда знаете! — голосом человека, оскорбленного в лучших своих чувствах, сказал Манцев.
— Ты на Нору глаз положил! Причем давно!
— Ну и фантазия у вас, господин Леонидов! Да все знают, как я за Ольгой ухаживал! Нора! Даже смешно! Да мы были едва знакомы!
Алексей с обидой посмотрел на Серебрякову: неужели поверит? В холле повисло недоброе молчание.
— Ты записочку-то верни, — сказал Саша Иванов. — А то нехорошо получается.
Он достал из кармана записку. Красивым женским почерком там было написано следующее: «Это я убила. Жить с этим больше не могу. Прощайте. Ольга». А кого убила? Эх, Оля, Оля!
— На, подавись, — сказал он Иванову.
— Вот так-то по-честному, — вздохнул тот, взяв протянутый листок бумаги. — Надо на место вернуть. И не я: общество требует. Как, Ирина Сергеевна?
Та молча кивнула. Иванов пошел в Ольгин номер.
— Я позвоню Норе, — устало сказала Серебрякова. — Надо сказать, что мы задержимся. И выяснить: как там и что? Где мой телефон?
Манцев поспешно кинулся за мобильником, лежащим на углу стола.
«Спешит, выслуживается, — с неприязнью подумал Алексей. — И уже в белых перчатках! Подумать только, какие мы благородные! Не хотели выдавать любимую девушку! А хотели, чтобы во всем подозревали злого управляющего!».
Серебрякова долго и тихо разговаривала по мобильному телефону, остальные напряженно вслушивались. Когда она, наконец, отключила сотовый, раздался высокий женский голос:
— Господи, ну сколько можно! Когда же мы отсюда уедем?! Я домой хочу, понимаете, домой! Детей опять в номерах заперли! Ну сколько можно?
К Юлии Николаевне тут же бросились Корсакова и Наташа Акимцева. «Водички, водички попейте…»
— Женщины, не устраивайте истерик! — жестко сказал Алексей. — У всех нервы на пределе. Скоро все уедем.
— Если мы тут еще на несколько дней останемся, то всю фирму хоронить придется, — мрачно пошутил смазливый Юра.
— Ты-то заткнись! — одернула его Наташа.
— Тихо! — сказал Леонидов. — Самые нервные могут выпить водки и разойтись по своим комнатам.
Его совету последовали Казначеева, Корсакова и Ирина Сергеевна Серебрякова. Увидев, в каком она состоянии, Алексей отозвал Марину Лазаревич и попросил:
— Мариночка, Серебрякову не оставляйте. Посидите с ней, поговорите. У нее стресс. Не представляю, как она за руль сегодня сядет!
— У меня есть права.
— Что?
— Я могу какую-нибудь машину повести или Юра.
— Это хорошо.
— Доберемся. Главное — это уехать отсюда.
Манцев подошел к столу, налил полную рюмку водки, выпил, и потянулся за бутербродом. Увидев это, туда же, к столу направился и Коля. Юра тоже оглянулся на всякий случай, но все были заняты своими переживаниями. И молодой человек приятной наружности присоединился к решившим снять стресс.
— Не люблю покойников, — шепнул он стоявшему рядом Манцеву. — Так это она всех убила? Во баба дает!
— Тише ты, — толкнул его в бок Манцев.
…Приехал лично Семеркин, которому позвонила лично Ирина Сергеевна Серебрякова. Войдя в холл в сопровождении все того же молоденького эксперта, старлей привычно взглянул на угол стола и спросил:
— А где же тело? Уже убрали? Кто разрешил?
— А почему оно должно здесь быть? — поинтересовался Леонидов.
— Как же? У вас тут все с балконов падают!
— Это вам так кажется. Некоторые падают, некоторых так кладут, что они якобы упали. Разное бывает. Сегодня случай другой: девушка покончила с собой. Ее тело в номере. Никто его не трогал.
— Самоубийство? — обрадовался Семеркин. -Ну, это меняет дело! Должно быть, преступник раскаялся, и…
— А вы не спешите с выводами.
— Так-так… А где Серебрякова? — словно бы невзначай поинтересовался Семеркин.
— Что, торопитесь узнать сегодняшнюю ставку? Боюсь, она не очень высока, принимая во внимание очевидность случившегося. Правда стоит гораздо дешевле, чем ложь. То есть, вообще ничего не стоит.