Особенно,... 
79 
Как-то спокойнее. А под землей я чувствую себя вообще хреново, хуже чем Чурбаков в самолете.
— Да, и мне там не нравится. Как-то угнетают все эти сваи, перекрытия, потолки, все эти клетки." Ржавчина, запах гнилой воды, ужасно действуют на нервы. Такое впечатление, что где-то на том свете находишься.
— А представляешь, военнопленные там по году по два сидели?
— Не сидел там, Паша, никто год или два! Дохли они там, как тараканы. Пару месяцев поработали — ив расход. Новых привозят, те работают.
— А что там вообще делали — в этих каменоломнях?
— Цеха какие-то были. То ли снаряды, то ли бомбы какой-то дрянью начиняли.
— А кто вообще разведал про эти подземелья?
— Как это кто — Чурбаков. Вернее, он давно знал об их существовании, а обустроил все, когда на свободу вышел. Надо же было где-то базу делать. Завернулся он на этой тюрьме. Ты бы, Паша, семь лет оттрубил, так тоже на тюрьмах завернулся бы.
— Если бы я отсидел семь лет, думаю, я бы тех, кто меня туда засадил, возненавидел.
— Так и он ненавидит. Свою собственную тюрьму устроил — удобная штука, действует безотказно.
— Да, безотказно, проколов пока не было.
Микроавтобус свернул с шоссе.
— Ну вот и приближаемся, — почувствовав, как вздрагивает на выбоинах дороги автомобиль, пробормотал Бородин.
— Как бы наш клиент не проснулся.
— Думаю, он проснется через час или через два.
— Значит проснется в клетке, — констатировал Свиридов.
* * *
Жак Бабек открыл глаза, потряс головой и забормотал по-французски. Два охранника стояли рядом с клеткой. Услышав иностранную речь, они громко и нагло расхохотались, Жак Бабек перевернулся со спины на живот, встал на колени и принялся оглядываться.
— Где я? Где я! — вначале по-французски, а затем по-русски воскликнул он.
— Ты в «Янтарной комнате». Ну как, нравится тебе? — услышал он знакомый голос.
— Где я? — вновь воскликнул Бабек.
— Я же тебе говорю, в «Янтарной комнате». Ты хотел ее увидеть — смотри. Она твоя.
Вадим Семенович сидел на стуле шагах в семи от клетки. Свет прожектора на него не падал, он находился в тени. Жак Бабек на четвереньках подполз к решетке, вцепился руками в прутья и принялся трясти.
— Антрэ, откройте, откройте! Выпустите! — путая французские и русские слова вопил он.
— Никто тебя не выпустит, — раздался из темноты голос Чурбакова. — Вернее, за просто так, никто не выпустит. Но ты можешь, Бабек, обрести свободу. Ты можешь ее купить.
— Купить свободу? — наконец до француза дошло, что он взаперти, что он превратился в заключенного, в пленника.
Он заплакал, как ребенок. Его жирное тело тряслось, голова стучала о колени, руки скребли бетонный пол.
Но ни его слезы, ни его восклицания не производили на двух охранников никакого впечатления, они уже ко всему привыкли. И к стенаниям, и к слезам, и к молитвам относились абсолютно равнодушно, как человек, находящийся в теплом доме, относится к завыванию ветра и шуму дождя. Было в этом, конечно, определенное неудобство. Не очень приятно, когда за окном воет ветер, но поделать с этим ничего нельзя. И поэтому надо относиться к шалостям природы спокойно, равнодушно.
— Убивается? — сказал один охранник, толкнув в плечо другого.
— А что же ему делать? Скоро пить захочет, потом есть.
— Воды, воды! — закричал Жак Бабек.
— Знаете, месье Бабек, — раздался вежливо-приторный голос Чурбакова, — здесь все стоит денег, как на очень-очень дорогом курорте. Глоток воды стоит сто долларов.
— Но у меня нет с собой денег! Нет!
— Я думаю, деньги ты сможешь найти и даже сможешь найти столько денег, чтобы купить себе свободу.
Ни пить, ни есть ему не давайте, — сказал, обращаясь к охранникам Чурбаков.
Жак Бабек принялся оглядываться. И только сейчас до него дошло, что он не одинок. Справа и слева в железных клетках находились люди, скорее всего, такие же, как и он заключенные, узники страшного человека, фамилия которого Чурбаков. Но кому об этом он сейчас может рассказать? Кому пожаловаться? Нет здесь ни адвоката, ни секретарши, ни помощника.
Жак Бабек разрыдался, как ребенок. А затем принялся кататься по полу и истерично выкрикивать проклятия в адрес Чурбакова и призывать позор на свою собственную голову, на господа бога, который ослепил его, лишив разума и осторожности. Только сейчас, лежа на бетонном полу, он вспомнил предсказание астролога, сделанное еще в Париже. Это его жена, прослушав какую-то программу по радио, сказала, что его ждет большая сделка, но он должен быть предельно осторожен.
79 
